Бубнеж о локальной повестке
По Петербургу ходит вирус, называется «ничего не происходит». Он передается воздушно-капельным путем на открытиях выставок или на встречах со знакомыми в барах. Подцепить можно в соцсетях, прочитав пост о переезде в Москву, потому что в Петербурге «нет движухи». Суровая правда в том, что движение в городе есть, в каждом пригодном и не пригодном пространстве, хоть в мастерской 9 кв. м. хоть в витрине библиотеки шевелятся продукты культурных практик. Проблема в том, что действующие лица по уши погружены в локальный контекст. Петербургская художественная традиция, травма обучения/не обучения в Академии, смерть на Пушкинской, 10. Процессы в петербургском контемпорари как урок краеведения, растянувшийся на учебный год. Замкнутость на себе и процессах брожения в хрустальном сосуде местного бытия кажется следствием отсутствия работы, галерей, частных институций и жизнеспособных изданий. Но это — следствие. Петербургские group show мастерят из подножного корма — кураторская концепция подверстывается под круг знакомых художников, чаще местных, но бывают и москвичи, c российской географией дела лучше, чем с мировой. Территориальные самоограничения в подборе материала соседствуют с территориальными ограничениями в работе со смыслами.
Навязчивая фиксация на городских историях обнаруживается не только у ветеранов, залипших в болотистой почве. Вот школа Masters, где арт-менеджменту учат за 200 т. р. в год, устраивает конкурс кураторских проектов для самых маленьких, приз — скидка на обучение. Участники, которым не больше 25, мусолят темы переосмысления городской архитектуры и арт-кластеров в историческом центре. Местные проблемы, местные художники, местные мифы и легенды, «чижик-пыжик, где ты был», парад такс в память о Довлатове, кинопоказ памяти Тимура Новикова. При формальных, чуть ли не ежедневных открытиях и событиях — эффект вакуума. Город, в котором «ничего нет» — выгодная позиция для любой интенции. От пустячка, сделанного со страстью — стократная отдача. Для прекращения брожение нужен акт воли — вместо учебника по краеведению открыть «Окружающий мир». Страсть привлекательнее рефлексии. Сегодня в городе она не в галереях и институциональных площадках, а на летних рейвах в бывших заводах и в утренней курилке Клуба на Боровой. Местный герой играет вместе с резидентом берлинского или парижского клуба, и это воспринимается как само собой разумеющееся. Выросшее из локального контекста создаёт поток и находится в потоке, когда мыслит себя вне рамках этого контекста.
В нашей уютной и домашней контемпорари тусовке — специфические страсти. Соль петербургских размышлений о судьбах совриска отражены в простынях фейсбук-диспутов — зазорно ли молодому художнику позировать для проклятого глянца и гробить талант в групповых перформансах, а молодому куратору уметь писать сложные тексты и заявки на левацкие гранты? Слава богу, на эти милые перебранки можно не обращать внимания, выключиться из местной повестки и оторваться к черту от корней. Лучше умереть на рейве, чем на Пушкинской, 10.