Павел Гражданский / «Это уже переходит все границы»

21 декабря, ДК РОЗЫ

21 декабря состоялось открытие выставки Павла Гражданского «Это уже переходит все границы» в ДК Розы. Собственно, это была выставка-перформанс, а те следы, что от неё останутся — бедная визуальная часть, фотодокументация, а также, например, этот-вот текст, вряд ли дадут о её событии адекватное представление, хотя в то же время будут её своеобразным продолжением и развитием.

То, чему выставка «посвящена», как любят говорить в таких случаях — это конфликт между Россией и Украиной, но также и внутри самой Украины (в восточной части — хотя, наверное, и не только там) — но тогда, стало быть, в каком-то смысле, и внутри России. Между, внутри, вне — при всей очевидности того, к чему отсылает эта выставка, «это-вот» довольно трудно локализовать. Сама выставка-перформанс была актом установления границы, и воспроизводила пункт пограничного контроля. На входе в тёмном предбаннике тебя встречает человек в камуфляже и, словно музейный смотритель, направляет к началу осмотра. В первом помещении тебе сразу же светят лампой в глаза. Перед тобой стол, за которым сидит пограничник. Он задаёт тебе ряд вопросов, запускающих дисциплинарный процесс: «Имя?», «Закройте глаза, и поднесите к носу указательный палец правой [левой? — не помню] руки» (намёк на сбор биометрических данных — и в самом деле, результат этой операции в виде каким-то образом устанавливаемых количественных показателей тотчас же заносится пограничником в бланк в графу «пальценосовая проба»). Кажется, тебя в этот момент фотографируют (странное ощущение, не то ты зритель, не то экспонат). Затем пограничница переводит тебя к столику рядом, тебе говорят меланхолически-безучастным тоном «Заполняйте», и на том же самом бланке тебе следует нарисовать по памяти карту Украины.  Затем другая пограничница, столь же меланхолически-безучастно гладящая кота на диване, приглашает тебя посмотреть на серию проволочных контуров границ Украины, лежащую на подоконнике. Там разные варианты, но тебе даже не предлагают сделать выбор — можно только смотреть. Далее тебе возвращают половину бланка — ту самую, на которой тебе следовало нарисовать карту — и препровождают в другую комнату, в которой посетители, прошедшие пограничный контроль, говорят уже о чём-то своём: о постсоветских исследованиях, о кризисе интернационала, о понижении квалификации; смотрят клип «Страшно» группы Shortparis с похоронно-триумфальным проносом мальчика-россии, показывают друг другу нарисованные по памяти карты — кто-то пытался изобразить нечто похожее на реальные очертания Украины, кто-то нарисовал лисичку, кто-то — кружочек. Когда посетители собрались, наконец, расходиться, оказалось, что все пограничники уже незаметно исчезли, словно и не было никакой границы.

Всё происходившее в комнате досмотра, в самом деле, очень напоминало прохождение украинской границы. Мне довелось с этим столкнуться в киевском аэропорту в начале этого лета. Ты оказываешься в каком-то промежуточном пространстве без документов, единственное, что тебе говорят молодые юноши и девушки в камуфляже это «Ожидайте» (мантра всех постсоветских госучреждений), в остальном же тебя словно не существует. И это может продолжаться очень долго. Тогда пограничники решили, что я госслужащий (поскольку университетский преподаватель), более того — военный консультант (поскольку ехал на мероприятие под названием «Peace and Conflict Consultants»), — меня вызвали на допрос, на котором происходило что-то вроде рисования карты Украины по памяти, и всё закончилось разговором о голодовке Олега Сенцова. Разумеется, для Павла Гражданского эта «персональная групповая» выставка-перформанс также проработка собственного травматического опыта. Павел из Украины, последние несколько лет живёт в Петербурге. Я познакомился с ним в Хельсинки, также в начале этого лета — там, на выставке, проходившей в бомбоубежище («Убежище / Suoja / Shelter»), Павел показывал свой проект о погребах, самовольно вырытых советскими жителями во дворах между панельными многоэтажками («Укрытия»). В проекте фигурировал гигантский двор с погребами в Харькове — но изрытые норками дворы-пустыри были каким-то общесоветским опытом, я много помню такого в Сибири. Тогда Павел ещё сказал, что не всегда даже понимает, как правильно ему представляться, поскольку привык называть себя «Павел», а по документам он «Павло». Впрочем уже довольно много было сказано о шизофреничности того раскола, именем которого стал «Восток Украины», который расколол сообщества, семьи и отдельно взятые головы по разные стороны границы. Чего стоит один только металлический забор, проходящий аккурат по улице Дружбы народов в посёлке Меловое. Но что происходит с этим расколом сейчас? — Ведь он никуда не делся. «Что это значит — говорить о границах Украины в России?»

В самом деле, не является ли любой художественный акт установлением некоей границы, некоего terminus’a, межевого камня — особенно сейчас, когда содержание художественного жеста часто сводится к проблематизации границы между «искусством» и «не-искусством»? Помимо карт Украины, изготовленных из проволоки и нарисованных по памяти, бедная визуальная часть выставки о «невоспроизводимости образа» состояла также из текста на стене, довольно глубокомысленного. Прошедшая пограничный контроль публика жаловалась, что не может его прочитать. В первом абзаце текста речь шла о некоем возвращающемся кошмаре тела, не имеющего определённых границ:

«Время от времени мне повторяется один сон, он представляет собой ощущение перетекающего тела-пульсации, оно становится то необъятно большим, то невозможно тонким, при этом границы его не получается ни ощутить, ни обрисовать, только пережить».

Травматическая топология границы как бы предполагает это исключаемое бесформенное тело, растущее и перетекающее свои пределы, так что его, в известном смысле, не существует. Однако всё было бы слишком просто, если бы границы для этого тела были чем-то сугубо внешним. Но граница и есть это тело, пребывающее в становлении. В самом деле, не приводит ли череда проблематизаций границы в современности (в искусстве, о чём мы уже говорили, но также и в политике — пресловутая глобализация, но также и новая идентитарность, и т. д.) — не приводит ли всё это размывание границ к их тотализации? Подобно кафкианским судам, располагавшимся на чердаках, летучие пункты пограничного контроля возникают теперь повсюду, и столь же легко растворяются во всём. Не в этом ли как раз и состоит «повседневная практика политических актов», которая также, в известном смысле, размывает границу между «личным» и «политическим»? После выставки-перформанса у меня осталось ощущение, что я так и не перешёл границу — поскольку граница вовсе и не предполагает никакого перехода.

P. S. Мы располагаем также комментарием самого инициатора выставки Павла Гражданского, который и приводим ниже. Так что экспресс-ревью, столь нехарактерное для нашего «медленного» журнала, приобретает диалогическое измерение и замедляется:

«По тексту: это не проволочные формы, это пластиковые детали, отпечатанные по рисункам из блокнота, которые я собирал начиная с 2014 года.

Вообще спасибо тебе за текст, если его можно назвать отзывом, то за отзыв. Одна из проблем этого события и выставок в целом — отсутствие какого-либо отклика. Да и сама тема события не остаётся ни главной, ни периферийной, соскальзывая во что угодно.

В этой ситуации не хотелось быть в позиции того, кто что-то объясняет — скорее хотелось создать пространство, в котором возможно было бы направленное движение. Разграничение на 2 комнаты было введено для того, чтобы размежевать опыт вхождения, опыт самой выставки, и вопрос выставки. Это всё не комментарий к тексту, просто для какого-то понимания структурных моментов.

Есть ещё моменты, которые не считываются или не предназначены для считывания: пальценосовая проба как способ проверить ориентацию в пространстве и точках собственного тела, фотоловушка — та ловушка, в которую мы попадаем, пытаясь воспроизвести что-то, чего мы никогда не видели, и о чём мы ничего не знаем, но с чем имеем дело в повседневности. Если мы начнём поочередно проверять различные базовые вещи, то придём к тому, что не имеем никакого представления о них. Это не контурные карты, которые нужно обвести, или раскраски, которые нужно раскрасить, — к этому и пересмотр оснований. Но именно эти представления о вещах и явлениях «как они есть в памяти» и являются тем, что мы можем взять как основание. Потому что все эти рисунки границ страны не являются неправильными, они самые что ни на есть реальные.

Отсюда и власть мифа, застилающего всю повседневность, и миф власти, имеющей дело с некой большой историей, а не историями. То какими мы помним некоторые вещи, как мы заполняем слепые пятна, в принципе и есть наша субъективность, находящаяся в отслоении от некой «реальности». Отсюда белизна среди бутылок с вином.

Не знаю, насколько такая символическая ткань может быть видимой или значимой, бедной или богатой».