К вопросу о гегемонии в культурном производстве: на примере анализа выставки-исследования «Ревизия».

Вступление.

Мало кто помнит сейчас этот знаменитый лозунг сообщества Митьков начала 80-х годов прошлого века. «Братушкам и сестренкам» очень быстро удалось создать популярную платформу для массовой идентификации. Это произошло за счет интенсивного производства выставок и акций, но важнейшую роль скорее сыграли различные способы мифологизации образа «митька».  Речь идет о распространении практик повседневности: униформированная одежда (тельняшка, ватник, ушанка), специфический бодипозитив (поглощение обильной жирной пищи и постоянное потребление народных алконапитков — пива и различных советских типов сладкого вина, как-то: портвейн, вермут, бормотуха и брага/самогон), создание культовых текстов (анекдотов, притч, комиксов, рассказов и даже романов), а также включение местных селебритис в раскрутку движения (Гребенщиков, Шевчук и другие музыканты и режиссеры). Всё это сделало движение Митьков одним из самых узнаваемых феноменов подпольно-диссидентской ленинградской культуры, а затем чуть ли не брендом Санкт-Петербурга.

Вообще, историю питерской культуры и искусства довольно просто описывать с помощью этакого вульгарного перевода концепции гегемонии в культурное производство. Несмотря на очевидное многообразие среды, участники которой работают в разных жанрах и направлениях, в то же время всегда существовали определенные явления, которым удавалось притягивать к себе непропорционально большее внимание среды, публики, прессы, критиков, чем любым другим явлениям, существующим рядом и параллельно. «Новые художники», Новая Академия и Некрореалисты оказались именно такими феноменами в 90-е годы.

Нулевые оказались в этом плане намного более гетерогенными, но в то же время некоторые стратегии противостояния гегемонии Новой Академии, блестяще развитые «Новыми Тупыми» еще в 90-е, создали свою линию развития, и их определенный канон по-буддийски наигранной и искренней невменяемости был отчасти развит и группировкой «Протезы» и позже «Север 7» и Колхуями.

Понятно, что все эти художественные явления развиваются в городе, где пока ещё практически отсутствует институциональная и государственная политика в области современного искусства — прогрессивная, реакционная либо какая-то другая. Современное искусство просто не присутствует на карте местной культурной жизни и в публичной сфере играет второстепенную, практически невидимую для широкой публики роль. Всё это вместе с очень ограниченным художественным рынком создает достаточно открытую ситуацию для интервенции системных и антисистемных игроков и интерпретаций.

Выставка-исследование «Ревизия».

Исследовательский проект «Ревизия» ставил перед собой задачу картографировать различные места, среды и сообщества Петербурга на момент реализации проекта — лето 2018 года (см. статью Кати Ивановой). Эту субъективную выборку, исключающую претензию на объективность, мне было бы интересно увидеть через призму идей культурной/идеологической гегемонии, притом, что сам проект демонстративно устраняется от оценочных суждений и претендует не на милитантность взгляда, а на субъективную эмпатию исследователей и объектов/респондентов их исследования.

В дискуссиях авторы проекта честно уходят от попыток формирования единого пространства, так как они считают, что это была бы искусственная модель объединения многообразия, которое ценно именно как многообразие, а не как претензия на универсальную объединенную композицию (отношения гегемонии). Эта позиция легитимна, более того, она соответствует прогрессивной методологии социальных наук и развивает её.

Но можно попробовать критически отстраниться от позиции организаторов и посмотреть, что нам могут дать иные интерпретации с более милитантных/активистких позиций.

Новые Парадоксы гегемонии   

Действительно, мало что сегодня в мире прогрессивных идей западной академии (на них часто ссылаются авторы исследования) скомпрометировано больше, чем идея гегемонии. Она воспринимается как исторический конструкт так называемой старой школы и ассоциируется с насилием, властью, подавлением многообразия (diversity) — всеми этими кошмарами сознания, уже освобожденного от методологии антагонизма и идеологических классовых рамок.

Считается, что конфронтационная модель политики — «мы» против «них» — уже больше не описывает реальную борьбу, так как невозможно определить кто «мы», а кто «они»: все оказываются хитро сплетенными «акторно-сетевыми» процессами. Да собственно и самой борьбы не осталось, и мир вошел в новый этап пост-политики, на котором все стороны конфликта могут (и должны) совместно вырабатывать решения в социальной сфере, основываясь на диалоге, а противоречия разрешаются посредством слушания партнёра.

Практики вслушивания необычайно важны и актуальны, но их применение, к сожалению, ограничено сферой отношений «свой-свой». Это не значит, что при появлении «чужого» стоит сразу хвататься за пистолет или прятаться в кусты, но надо быть готовым к тому, что диалога может и не случиться, а очередное выслушивание монологов националиста/фашиста/гомофоба/расиста/насильника и так далее может нанести серьезные повреждения психике.

Современный нарастающий раскол публичной сферы может быть описан как процесс вытеснения из нее множества маргинальных голосов, как новых, ещё не знакомых, так и уже добившихся признания. Агрессивно доминирующая «правая риторика» наступает по всем фронтам, а становящаяся на позиции «охранительной» идеология защиты прав меньшинств, к сожалению, все более откровенно идет в одной упаковке с интересами неолиберального капитала и проигрывает одну за другой свои позиции, как в России, так и в мире.

В этих процессах важно отметить, что основные идеи и практики гегемонии сознательно или же по умолчанию задействуются скорее «справа», чем «слева» 1 1 Политические референции на право-лево в статье подразумевают некоторое обобщение/упрощение реальной ситуации и не ставят своей задачей их детальное определение. , и в этом проявляется насмешка политической истории. Кажется, условные «левые» попались в ловушку и совершенно искренне игнорируют очевидную композицию сил — как говорится, перефразируя известное выражение: если ты не занимаешься гегемонией, то гегемония занимается тобой. Пока мы воображаем мир без насилия, любых форм домирования — чёткие ребята ещё больше и уверенней продолжают доминировать, угнетать, устанавливать новые каноны исторических интерпретаций, формировать язык насилия и вражды. То есть они перехватили то, что ещё Грамши называл «политическая инициатива». Это происходило по-разному, но в целом и в России, и на Западе процессы оказались синхронизированы: широкая коалиция «правых» отчасти изобретает, отчасти демонизирует, отчасти точно анализирует сложившуюся ситуацию глобальной гегемонии лево-либеральных идей (права человека, политику меньшинств, гендерное равенство, cultural Marxism, интересы транснационального капитала и так далее), а затем последовательно провозглашает, что задача — покончить с этой ситуацией и установить свои понятия в интересах некого «брошенного и обманутого местного жителя» — труженика и приверженца традиционных ценностей.

То есть правые сегодня везде отыгрывают назад в результате четкой и продуманной политики выстраивания нового «исторического блока» 2 2 Исторический термин, введённый Антонио Грамши, см. Википедию. и осознанной политической работы над отношениями гегемонии.

Все эти соображения, мне кажется, говорят о том, что идеи гегемонии по-прежнему точно описывают линии напряжения в современном обществе и культурном производстве, остающемся не менее идеологизированным, чем в 30-е годы. И имеет смысл их актуализировать и показать, что это не какая-то устаревшая концепция, а вполне конкретная материалистическая теория познания, дающая нам реальную картину мира в его текущих противоречиях. И что самое важное, в отличие от других социальных теорий, это теория милитантная, то есть создающая предпосылки для изменения ситуации.

Универсальное и партикулярное/частное в искусстве.
Политика равенства.

Эти сложнейшие философские и политические понятия требуют перевода в пространство культуры и искусства.

Можно сказать, что искусство является наиболее последовательной практической реализацией политики равенства. Это означает признание равенства всех исключенных, вытесненных форм выражения и эстетик 3 3 См. различные тексты в «Политика поэтики» Бориса Гройса (М.: Ад Маргинем Пресс, 2012) и, прежде всего, статью «Логика Равноправия». Важная цитата: «Хорошим стоит называть то искусство, которое имеет в виду формальное равенство всех изображений в условиях их фактического неравенства». . Именно в этом и заключается универсальность искусства — в его способности преодолевать все возможные различия. Если мы внимательно перечитаем текст Лаклау и Муфф «О гегемонии и социальной стратегии», то увидим, что искусство, как и политика, это «результат специфической диалектики между тем, что мы называем „логика различия“ и „логика эквивалентности”“.

Далее я хотел бы предложить свой пересказ их идей в переносе на ситуацию искусства и культуры.

Любое «событие искусства» 4 4 Под «событием искусства» я буду понимать целый ряд феноменов из мира искусства, будь то произведение искусства в различных ситуациях публичной жизни, либо различные выставки, различные ситуации производства искусства, в том числе сама жизнь художников и арт-сообществ. , всегда является уникальным частным случаем/высказыванием.  Но эта «партикулярность» отдельного события способна трансформироваться в репрезентирующую универсальность, преодолевая пределы своей обособленности и, в то же время, не терять своей уникальной исключительности.

Это отношение, посредством которого определенная «партикулярность» принимает репрезентацию универсальности, как раз и называется «отношение гегемонии», и именно оно и формирует композицию общей системы искусств (архив и музей).

При этом сама универсальность системы искусства может быть описана как нестабильная система:

1. Она существует в этом постоянном напряжении между универсальностью и «партикулярностью».
2. Её композиция гегемонии не закреплена раз и навсегда, а, наоборот, постоянно пересматривается.

Можно утверждать, что вплоть до недавнего времени история искусств точно описывалась в категориях гегемонических отношений. Но сохраняется ли эта картина сегодня?

На мой взгляд, именно сейчас мы оказались в парадоксальной ситуации: возникает легитимная критика и отказ от отношений гегемонии и позиции универсальности (её как раз Муфф и Лаклау детально разбирают в своей статье) в тот момент, когда доминирование глобального рынка оказывается наиболее тотальным.

Рынок, так же, как и искусство, своим уникальным образом оказался способен на соединение партикулярного и универсального (товар — партикулярен, но ситуация обмена универсальна) — но разница в одном: эти рыночные гегемонические отношения, в отличие от искусства, не пересматриваются, а устанавливаются как метафизически постоянные.

«Позиционная война»

Современных культурных работников может отпугивать грамшианская милитаристкая риторика: современный язык очень чувствителен к любым формам «жестких» описаний — он скорее про ускользание, избегание, качания, текучесть и прочее… Признать, что мы находимся на войне — это, на мой взгляд, является честной позицией, советующей реальному положению дел. Война требует своего искусства и подходов. Вы навряд ли сможете выстроить армию, но быть готовым к партизанским действиям необходимо, не забывая, что, как и прежде, победитель не щадит никого. Новые формы войны позиционируют себя как вечный всех устраивающий мир, а теоретической и практической оптики для распознавания войны у нас уже не остается 5 5 См. Субкоманданте Маркос, «Четвёртая Мировая война». .

Партизанское противостояние везде приобретает разные формы — у нас в России ситуация серьезно отличается от ситуации Запада. В том числе наличием объективного «отставания» развития гражданского общества. Можно убедительно показать, что уровень признания прав ЛГБТ-сообществ, прав женщин, инвалидов, и всех «других» у нас сейчас вполне сравним с тем, который существовал в странах лидирующих капиталистических экономик лет 50 назад. Очевидно, что в больших российских городах сейчас идут во многом схожие процессы, и изменение форм занятости от индустриального труда к пост-индустриальному медленно, но верно формирует свой запрос на выражение новых идентичностей и их предъявление. Этот первоначальный акт предъявления, в своей сути всегда является культурным, а не политическим  событием — и проект «Ревизия» во многом сфокусирован на этих пока ещё исключенных сообществах культурных идентичностей. Как показывает позиционирование этих сообществ, они сами (и сама методология исследования) уклоняются от влипания в отношения гегемонии (или в выстраивание этих отношений), настаивая на своей партикулярности. Может быть, это является (не)сознательным выбором возможных практик выживания, так как позволяет уклониться от ригидных форм противостояния в надежде сохранить свои органические формы текучего сопротивления и автономии и не быть репрессированными ни властью, ни абстрактными формами навязанной универсальности. Очевидно, что это также продиктовано необходимостью ухода от симметрии властных отношений (власть — контрвласть) и стремлением отказаться от включенности в игру по тем же правилам и в том же пространстве смыслов. Может быть, это и есть проявление того, что современные исследователи активизма описывают как условия пост-гегемонии 6 6 См.: Alexandros Kioupkiolis: Movements post-hegemony: how contemporary collective action transforms hegemonic politics; Н. Срничек, А. Уильямс, «Изобретая будущее: Посткапитализм и мир без работы» (Verso, 2015), глава «Новый здравый смысл». Она посвящена доказательству необходимости новой контр-гегемонии по всем фронтам: от социотехнической до культурной. В частности, авторы пишут: «Принимая во внимание ограничения всех этих подходов, мы считаем, что наилучшим решением будет контр-гегемонная стратегия (то есть борьба за альтернативную гегемонию — прим. ред.). Такая стратегия подходит для слабой позиции, она может быть масштабирована от локального до глобального, она чувствительна к вездесущности капитализма, пропитывающего все аспекты нашей жизни — от самых интимных желаний до абстрактных финансовых схем. Контр-гегемонная стратегия влечет за собой проект переворачивания доминирующего неолиберального здравого смысла и возрождение коллективного воображения». .

«Ревизия» как бы нежно собрала их вместе, отказываясь от любых форм внешних интерпретаций и обобщений — демонстрируя нам «партикулярности» как бы ни на что не претендующие. Очень хочется надеяться, что эта новая деликатная версия «Митьки никого не хотят победить» исторически окажется не менее привлекательной, чем 35 лет назад, и избежит ловушек нормализации и профанации, как это произошло с множеством других отношений гегемонии.

Спасибо Сергею Финогину за его вдумчивое чтение и обращение внимания на эту проблематику.

Примечания: