Опыт «Новой русской карты»
В марте 2018 года появился проект «Новая русская карта». Примерно в это же время мне исполнилось двадцать лет. Сразу хочу сказать, что сам проект и идеи, лежащие в его основе, должны рассматриваться в тесной связи с возрастом тех, кто участвует в его создании, и тех, кто является основным собеседником, адресатом, реципиентом проекта. Речь идет о поколении сегодняшних двадцатилетних. Это важно, поскольку многое из того, о чем рассказывает наш проект, является прямым следствием возраста: переезд в другой город на длительный срок (обучение в университете) и — в среднем — невозможность еще одной смены места жительства в течение ближайших 4 лет после школы, плюс ко всему ограниченность в регулярных поездках, особенно на дальние расстояния. Не последнюю роль в этой закрепленности к «новой земле» для юношей играет опасность потерять отсрочку и быть мобилизованным в вооруженные силы.
Данное условие «университетского» переезда задает сложную ситуацию, при которой студенты оказываются вовлечены в долгосрочную перспективу новой для них территории без всякой очевидной возможности расширять собственный коммуникативный горизонт, прирастать новыми связями за пределы обитаемого города. Более того, отсутствие в нашей (постсоветской?) традиции того самого gap year, приводит к тому, что переезд из родного города в сторону университета превращается в этапирование, когда человек — ориентирующийся на университет — перемещается из точки А (условный Хабаровск), минуя весь «алфавит», в точку Z (неусловная Москва).
В первую весну своей жизни проект «Новая русская карта» был нацелен на разбивание того чувства изоляции, которое регулярно возникало в разговорах множества людей одного поколения: «Сильное ощущение, что вокруг никого нет при устойчивом ощущении, что вокруг кто-то есть». Особенно это характерно для тех случаев, когда человек переезжает на новое место, где культурные традиции сильны, оттуда, где таковых традиций нет или уже нет.
Для иллюстрации приведу следующие два рассказа. Я вырос в городе Прокопьевске Кемеровской области, прожил там до 17 лет, затем сразу переехал в Москву, поступив во ВШЭ на историю искусств. В лето после одиннадцатого класса — заочно, через соцсети — я познакомился с поэтом Никитой Сунгатовым, который также (в 2010 году) уехал в Москву из Прокопьевска. Уже к тому времени — лето 2015 — Никита издал свою «Дебютную книгу молодого поэта» и организовывал поэтические вечера в Москве, что говорило о его полной включенности в «столичную» литературную жизнь… Сегодня я склонен считать, что Прокопьевск не мог тогда (как и сейчас) предложить ни мне, ни Никите собственную культурную традицию, лоно которой необходимо для рождения правдивой культуры… Это рассказ про традицию, которой не было.
Иной пример связан с ближайшими Прокопьевску крупными городами — Новокузнецк, Кемерово, Томск, Новосибирск (в меньшей степени — Барнаул, Красноярск, Омск). Сама ситуация расположения большого количества крупных (+ 500 тыс. чел.) городов на небольшом расстоянии друг от друга предлагает огромные возможности для регулярного культурного обмена…
В 2015 году, к концу одиннадцатого класса, города Юго-Западной Сибири рассматривались мною — как и всеми моими знакомым — исключительно сквозь призму университетов. Относительно актуальной художественной жизни устанавливался молчаливое согласие о ее если не отсутствии, но явной недостаточности в сравнении с Петербургом и Москвой. Тем удивительнее сознавать, что осенью 2015 года в Кемерове (о чем я узнал только этим летом) проходил огромный (как оказалось — последний) фестиваль «Тезисы» с участием множества приезжих гостей, в том числе из-за границы… C тем же фестивалем были связаны знакомые мне теперь Антон Карманов и Марина Исраилова. Важно и грустно, что мое знакомство с ними случилось «через Москву», много после того, как я уехал из Кемеровской области. Ведь пока там жил, я не имел никакого представления о пульсирующем, кипящем магическом треугольнике «Кемерово — Томск — Новосибирск», между которыми зачиналась и росла самостоятельная культурная жизнь — музыка, театр, литература, визуальное искусство… Сегодня культурная традиция юго-западной Сибири 2000-х и первой половины 2010-х годов ослабла (в отношение Кемерова она и вовсе прервалась), и многие сверстники продолжают уезжать из условного Прокопьевска в неусловную Москву. Это рассказ про традицию, которая была, но которую нужно воскрешать.
Отсюда следует, что одна из миссий, которую преследует «Новая русская карта» — это обнаружение самостоятельных культурных традиций и попыток создания таковой, для того чтобы затем противопоставить их сильной Москве, подпитываемой большими бюджетами и отчаявшимися от периферийного одиночества «понаехавшими». Нужно понимать, что подобный импульс для отечественной культуры не нов. Достаточно процитировать Николая Пиксанова, который в книге «Областные культурные гнезда» (1928) рассуждает о значимости локальных традиций для общекультурного целого: «Через отдельные примеры мы должны подняться к общему важному вопросу о взаимодействии областной и центральной культур. Существует непрерывный обмен, два постоянных встречных тока, сплошное массовое движение между центром и периферией, столицей и провинцией. В столице сосредоточиваются материальные богатства, технические средства, организационная власть, культурные силы, международное общение. Здесь создаются, берегутся и эксплуатируются лучшие достижения национальной и интернациональной культуры. Соотношение между столицей и провинцией обыкновенно мыслится как контраст богатства и скудости» [1].
1. Пиксанов Н. Областные культурные гнезда, 1928. С. 52.
Весной 2018 года «Новая русская карта» провела в стенах гумфака ВШЭ 7 встреч, каждая из которых была посвящена жизни отдельной культурной индустрии (кино, литература, музыка, искусство, наука, спорт, медиа). Каждая встреча проходила в формате открытой дискуссии с участием спикеров, экспертов по каждой из выбранных тем. В конце июня мы напечатали собственный журнал, куда вошли установочные тексты-размышления, транскрипты встреч, а также авторские материалы, посвященные отдельным сюжетам на пересечении региональной и культурной проблематик.
В новом сезоне ключевыми вызовами для проекта стали существующий способ разговора о региональной культуре и поиск иных принципов картографирования (визуализации) связи культурных сообществ (отличных от привычного проецирования на физическую карту); проблема концентрации проекта на русскоязычном культурном поле и необходимость преодоления данного фокуса, а также принципы появления и использования культурно-географических границ.
Основной целью проекта становится культивация горизонтальной вовлеченности, пробуждение и актуализация интереса к тому, что происходит поблизости, «у друзей и друзей друзей». Данная позиция противопоставляется сосредоточению на масс-медиа, которые, во-первых, упраздняют необходимость подобного интереса, а во-вторых, способствуют упрощению понимания «регионального», цементируя основы провластного дискурса.
«Новая русская карта» начиналась как площадка для коммуникации, как место для разговора. Вся наша деятельность, связанная с созданием материальных артефактов — будь это журнал или книга — обусловлена необходимостью генерализации усилий в некой узловой устойчивой форме, каковой являются печатные медиумы. Сами артефакты призваны быть не столько источниками информации, а скорее жестами, поводами для выстраивания коммуникации и становления вовлеченности между ее участниками.
Возможно, некоторое время спустя данный проект будет (вновь) переориентирован или вовсе упразднен. В любом случае, его деятельность можно (будет) расценивать как некую общепоколенческую реакцию, как симптом сильной проблемы, высвечивание которой, судя по всему, является обязательным для настоящей художественной жизни.