Творческое объединение PARAZIT, «Розовая выставка», 30 ноября — 15 декабря, ДК «Роза»

«Копыта в воздухе, и свод пунцовокаменной гортани» — этой строчка из стихотворения Бенедикта Лившица (где в неожиданном ракурсе упоминается пресловутый Медный всадник) вполне годится для метафоры описания художественной тактики творческого объединения «PARAZIT». В ней есть и указание на место действия — монструозный бронзовый кентавр «города классики и красоты», преследующий петербургского «маленького человека» и анархический разгул свободы футуристов в Петрограде 20-х годов с их ироничными и фамильярными обращениями к Пегасу — крылатому коню и любимцу муз. Родившийся от смертоносного чудовища на краю света и вознёсшийся на сверкающие вершины Олимпа Пегас, по сути, является первым демократом среди населения Олимпа, буквально (транспортно) связывая возвышенное и земное. Большие групповые выставки ПАРАЗИТ «на выезде» по методу сборки и формирования так же наследуют зубодробительную тактику «Рыкающего Парнаса» футуристов, где «удар лошадиным копытом» можно считать наиболее точным определением происходящих событий. Так было и в этот раз. После очередного собрания и переклички идей к выставке в ДК Роза как очевидная метафора победила идея «Розовой выставки». Ну, уж если розовое, то его должно быть избыточно! И тут уже появляется «Девятый вал» розового «Айвазовского», который, как и в случае «трех мудрецов в одном тазу, пустившихся по морю в грозу» трансформируется в бассейн с розовой краской. У идеи с розовым бассейном, безусловно, был конкретный автор — Семен Мотолянец, но как это постоянно случается у ПАРАЗИТ, автор идеи уехал в Париж и отсутствовал на вернисаже, а другие Паразиты тут же прикрутили к этой идее массу собственных веселых аттракционов (недослышав или трактовав идею совершенно по-своему), таким образом, безнадежно исказив красоту индивидуального замысла. Но в этом и есть сила Паразитов — индивидуалист и тиран вязнет в путах множественности позиций других индивидуалистов и тиранов. «Розовая выставка» — это интуитивное предчувствие формы, совмещение коллективного и индивидуального, общего и частного. Ты находишься во внутреннем круге условного «бассейна», или уже переступил черту и вышел к зрителю со своей системой взглядов (со своими розовыми тараканами), готовый макнуть свое «голое» произведение искусства в бассейн с индивидуальной розовой мечтой?

Для меня смысл «PARAZIT» выражается в бурлеске лингвистических и художественных игр, когда пульсирующий фонтан идей постоянно сопровождается бурной дискуссией о смысле искусства. И остановить этот поток можно только секвестрирующим коллективным голосованием. Но кто же является «главным» в этом случае? Кто лидер или куратор? Он есть и его нет? Мне кажется, что в случае товарищества «PARAZIT» разговор идет о конфедерации — форме объединения независимых территорий или анархистском самоуправлении. Хотя, на традиционных встречах Паразитов все же ощущается око коллективного учителя и наставника. Его присутствие становится заметно, когда для каждого участника приходит время защиты своей новой работы. Эта процедура сопровождается подробными дополнительными вопросами, индивидуальными трактовками от других художников и шумными спорами по поводу удачности и точности воплощения идеи. Таким образом, пространство галереи, в котором произведения еще не повешены на стены, а разложены по полу, трансформируется в Афинскую Агору — философскую «мастерскую мнений». В моменты «проговаривания» и «прополаскивания» идей происходит согласование достаточно разнородных взглядов. Решительно отметается доминирующая фигура куратора как ментора, навязывающего единственно правильную точку зрения. Хотя слово «куратор» в рамках проекта «PARAZIT» все же звучит, но трактуется исключительно иронично. Так начинает проявляться тело «PARAZIТа», которое не пожирает индивидуальность, а пульсирует от идеи, чтобы потом делиться, множиться, пухнуть, лопаться и разливаться «розовой жижей коллаборации».

Профессор истории искусства Грант Кестер в работе «Коллаборация, искусство и субкультуры» пишет: «коллаборативные и коллективные проекты существенно отличаются от конвенциональной объектной практики. Участник вовлекается через погружение и участие в процессе, а не через зрительное наблюдение (чтение и расшифровку изображения или объекта). Сегодня история искусства ориентирована главным образом на анализ индивидуальных объектов и изображений, понимаемых как продукт творческой и интеллектуальной деятельности одного человека».

Невнимательному зрителю может показаться, что традиционные «ПАРАЗИТские» выставки в коридорчике галереи «Борей» — это обычное галерейное искусство с рядовым методом развески. Однако, коридорный выставочный «пленэр» лишь внешняя часть тренируемого навыка «быть художником», более важное в «PARAZIT» — это радость встречи, живое общение и непрерывная взаимная передача опыта.

Американский художник и писатель Пол Чан в работе «Немыслимое сообщество» пишет: «Желание коммуницировать, передавать словом, звуком, изображением или жестом некий внутренний мир, выражающий то что мы хотим, и кто мы такие (или кого мы хотим и что мы такое), приобретает новую функцию и уже не служит необходимости сообщать и понимать. Телекоммуникационные и соответствующие отрасли технической индустрии извлекают прибыль из потребности коммуницировать. Коммуникация претерпела индустриализацию».

Если считать зарождение «PARAZIT’ов» от 2000 года, то кажется, что за 18 лет природа коммуникации творческого объединения не изменилась: всё те же субботние встречи-монтажи, которые могут показаться достаточно консервативной практикой. Между тем, Паразиты держат нос по ветру. С 2013 года в социальных сетях существует «ПОДПОЛЬНАЯ ГРУППА ПАРАЗИТ» соединяющая участников практически в режиме on-line. Виртуальные обсуждения, конечно же, не отменяют реальных встреч и жарких споров в off-line. Эти митинги с ароматом вечеринки, вспыхивающие попутные коллаборации между членами группы, строгая, но нежная критика и аппетит к групповому творчеству обеспечивает почву для здорового социального взаимодействия и подкупает новобранцев вступать в ряды PARAZIT.

Куратор и критик Николя Буррио в «Эстетике взаимодействия» замечает, что «сегодня, после двух столетий борьбы за индивидуальность против групповых устремлений… мы должны вернуться к идее множественности и изобрести новые способы быть вместе, формы взаимодействия, выходящие за рамки неизбежности семей, гетто интуитивно понятных технологий и коллективных институтов».

По личному опыту мы знаем, как в социальных сетях формируются группы по интересам, поэтому, понимаем, что такое объединение выстраивается особенно сложно, если речь идет о таких крайних индивидуалистах как художники. Творческое объединение «Паразит» — яркий пример группы индивидуалистов. Но это и общее «тело», собранное из индивидуальностей. Как работает механизм, который позволяет удерживать это сборище индивидуалов в «точке сборки»? Мне кажется, что художник — Паразит, собирая коллективный опыт в единое тело, таким образом, выращивает в себе «интерсубъективность». «Тело» разговаривает со зрителем через свою особенную, уже узнаваемую ПАРАЗИТскую «языковую общность».

Философ Ирена Вдовина связывает понятие «интерсубъективность» с философией Мориса Мерло-Понти: «…в произведениях Мерло-Понти все отчетливее осознаешь, что взаимоотношение человека и мира в его концепции неразрывно связано со взаимоотношениями человека и человека, с тем, что обозначается термином „интерсубъективность“. Мир, писал философ, не исчерпывается тем, что он существует физически, „в-себе“, „сам-по-себе“: воспринимаемый мир действительно существует, если он воспринимается „другими“; „в-себе“ может появиться только после того, как появился „другой“.

Тело ПАРАЗИТа изобилует самостоятельными органами и управляющими системами, которые составляют единую интерсубъективность, развернутую на «Розовой выставке». Осмысление события как НАШЕГО (группы «ПАРАЗИТ») СО-БЫТИЯ открывается в работе «Или и Бы» Алены Терешко. Художница рассматривает соучастие как осторожное прикосновение к личности. Однако, в общем теле продолжают мерцать вопросы: «возможно ли само существование сообщества „ПАРАЗИТ“ сформулировать как вопрос, как условность, как миф или сказку?» Прямого ответа на этот вопрос художница не дает: «слова и буквы расплываются, превращаясь в графическую вязь — рисунок, в котором читается только эмоция, неясность, мечта и запутанные линии связей».

Товарищество Паразит народилось и ему дано было имя. Работа Веры Светловой «Арх» как раз отсылает к двойственной паразитарной сущности, использованной в названии группы. Нежный марганцевый и едва заметный розовый, проступающие на белой эмали, лишь усыпляют бдительность, скрывая ползучий партизанский захват Розовой армией всей территории объекта. Эмилия Санги открывает зрителю историю жизни творчества «Паразит» через лакановскую стадию зеркала. «La vie en Rose» — это явная отсылка в знаменитой песне Эдит Пиаф «Жизнь в розовом цвете»: «Взгляд, под которым я опускаю глаза, улыбка на его губах. Вот человек без ретуши. Человек, которому я принадлежу. Когда он обнимает меня и шепчет мне на ушко, я вижу жизнь в розовом цвете. Он говорит мне ласковые слова. Это простые слова, повседневные, но из-за них я счастлива». Заглавная фраза, написанная прямо на старом овальном зеркале, отражает зрителя, смешивания его, «Паразитов» и, конечно, романтические «розовые розы».

Схему взаимоотношения «автор-зритель» раскрывает произведение Тимура Мусаева-Кагана «Линия жизни». Это длинный рулон телетайпной ленты с рисунками автора, намотанной на катушку и прикрепленной к круглому деревянному основанию. Как комментирует художник: «Объект „Линия жизни“ — это логическое продолжение проекта „Исход“», который автор начал еще в 2016 году. Этот объект принимал участие уже в трех выставках, каждый раз меняя контекст. Обязательное условие взаимодействия, указанное художником — зрители должны отрывать по кусочку от ленты с человечками, таким образом сокращая заполненное человеческими фигурками пространство ленты (художник же, продолжает его постоянно дорисовывать). Сами фигурки — это бесконечная череда людей, из разных мест и времен, ситуаций и воспоминаний, которые проходят перед зрителем, смешиваясь, сменяя друг друга и выстраиваясь в бесконечность. На «Розовой выставке» этот объект сопровождал текст, написанный на страничке Розового лепестка: «Используйте данное произведение в качестве символизации жертвоприношения. Отрывайте кусочки человеческой ленты и бросайте их в котел общей розовой идеи. Сделайте суп наваристее».

Объект Нади Ишкиняевой «Зимний поли-садник» выглядит как схема или документация истории ее собственной жизни и déjà vu возвращения в знакомое пространство: «Два года в пространстве ДК Розы проходили мои бурления в Школе Вовлеченного Искусства „Что Делать“, поэтому для „розовой“ выставки хотелось создать работу именно о ней. Школьная жизнь состояла из хостелов, балов и невыполненных домашних заданий — это способствовало построению новых аффективных связей между нами. Сближение, разжижение и производство нового школьного опыта сложилось в карту-схему семейного древа или децентрализованного родства. В таком родстве можно быть одновременно и матерью, и сестрой, можно быть прародительницей, но недолгое время, можно быть дочерью феминистского дуэта, можно быть кузеном трех Джульетт, а дети сестер не обязательно родственники. Такие отношения не связывают, но изобретаются заново. Они могут погибнуть, а могут прорасти в самом неожиданном месте. Этот палисадник родом с факультета женской чувственности нашей школы утопий, где трудились художницы, которые оказали на меня влияние. Новая родня, новые квир-связи, новый способ проектирования личности с бесконечным гардеробом имен и идентичностей — все это распустилось опять на поле розовой коллективности».

Совместная работа Fedor Hiroshige и Семена Мотолянца «Ориентирование на местности» — симбиоз двух авторов (что не редкость для Паразитов) и в то же время прямое паразитирование. Пользуясь отсутствием Семена Мотолянца, Федор использует его старую и известную работу как раму для своего собственного произведения. Мотолянец подарил это произведение Федору около года назад и вот она нашла для него применение. Но и не только это. Ни одна из работ Fedor Hiroshige не может обойтись без грибов. На этот раз в этом образе выступает alter ego Fedor Hiroshige — Шапка-гриб или розоватый гриб Родотус, засвеченный на многих перформансах, где Федор присутствует как немая грибная идентичность. Немота тут обманчива, так как Федор даже в образе гриба продолжает мыслить и предвещать неминуемость сращивания человека и гриба (возможно, гриба — паразита). Гриб в геометрическом шестиугольнике выглядит довольно убедительно, утверждая грядущую победу природы над умозрительным супрематизмом гуманоидов (в данном конкретном случае в лице Семена Мотолянца). Спор, впрочем, не окончен, и Семен еще сможет сделать ответный ход.

Владимир Козин вообще декларирует «Паразит» как модель для государства будущего, построенного на новой системе взглядов и отношений: «Розовый цвет на выставке как символ разжижения революции, которая произошла в 1917 году. Розовый состоит из белого и красного — это цвет молока и цвет крови и получается эта розовая субстанция, как плодородная почва — это что-то дающее какую-то перспективу; веру в то, что из этого что-то получится. Мы, Паразиты, представляем модель будущего государства. В Паразитах действует анархический принцип: кто пришел, тот и принес работу. Паразит — это семья, в которой есть старшие, молодые, совсем молодые, опытные и неопытные — это срез нашего общества. В идеологическом плане Паразит — это модель общества, которая никого не отвергает, никого не осуждает, никого не гнобит». Его объект на выставке называется «ЭТО НЕ ГОВНО» и посвящен художественной критике, давлению общества на художника, сопротивлению художника унификации и уникальности каждой творческой индивидуальности.

Стоит отметить, что государственность опирается на совокупность основных норм и законов и общественный договор между гражданами и государством, который и называется Конституция. И обращение к этому понятию (несмотря на общую розовость) на выставке тоже есть. Это работа Александра Морозова «Конституция». Во многих работах Морозова проявляется его жёсткое и критическое отношение к практике манипулирования правящей властью фундаментальными понятиями. Поэтому его «Конституция» черно-белая, сварена из металлических обрезков и больше напоминает ощетинившуюся колючую проволоку. Объект Игоря Панина «Барби-кю» — это классический ready-made, собранный автором из колесного обода и розовой фигурки куклы Барби. Работа посвящена детям и подросткам, подвергшимся репрессиям со стороны полицейской машины государства, которых сами тайные службы и подставили ради отчетности (актуальное дело «Нового величия»).

Теперь немного об оптике зрения. У «Паразитов» здоровое «коллективное тело» и здоровое чувство юмора. Объект Андрея Сикорского «Законченный оптимист» легко соединяет два символа — череп и розовые очки. «Даже смерть не убьет оптимизм в оптимисте», — поясняет автор. Тема оптического посредника, влияющего на зрение (или даже мировоззрение), появляется и в объекте Ильи Зеленецкого. Этот образ, что называется, «найден в жизни». Два пустых квадрата (или две рамки зрения) со знаками доллара и евро напоминают вывеску обменного пункта валюты, где пустота внутри квадратиков свидетельствует об отсутствии прогноза на будущее и неуверенности. Но и это еще не все по поводу оптики. Чтобы вовлечь зрителя в воображаемую игру и увидеть всю выставку в розовом цвете, Александр Строков раздает всем тут же скрученные из проволоки очки. А его «Призраки» отсылают к Советскому периоду истории страны, так как выставка территориально организована в памятнике архитектуры эпохи конструктивизма. Однако за сто лет главный цвет — красный — растерял силу, успел размыться в частностях  и полинял. В диптихе «Cunt-art» Анны Кох розовый цвет наблюдается как маркирующая цветовая стигма: от младенческого выбора цветной ленты на свертке до розового как предпочтительно «женского» и даже скрытого нежно-телесного, из которого и исходит жизнь. Но эта идея гендерной определённости тут же оспаривается в работе Тимура Мусаева-Каган «А на что ты готов ради своей мечты?». Для «Розовой выставки» автор выбрал одну из работ серии «Доминация», иллюстрирующую идею о том, что тело транссексуала — это одновременно и некоторая переходная сущность между двумя полами, по аналогии с розовым, которое суть смесь красного с белым, и некий почти недостижимый утопичный идеал, к которому можно стремиться, но которого очень сложно достичь. Реди-мейд Вовы Лило — это игрушечный пластиковый кукольный домик, который автор явно позаимствовал у собственных детей. Архитектурное вторжение Лило в ареал активной джентрификации старой индустриальной зоны в районе Чкаловского проспекта явно троллит многочисленные плакаты девелоперов, обещающих сказочный розовый рай всем инвесторам. Но кроме этого, объект имеет интерактивную отсылку в виде номера телефона, набрав который можно услышать тревожащий ухо «Звук впрыска праны по Радужному мосту».

С моей собственной работой «Дерзила» за время выставки произошла довольно интересная история. Первые же фото, появившиеся в сети после вернисажа, вызвали небольшую медийную бурю в далекой Перми. Два местных издания запросили интервью и напечатали тексты. Почему это произошло? Потому что моя работа напрямую касалась истории, которая произошла в этом городе на Урале. От Петербурга до Перми 2000 километров, но проблемы у нас одинаковые, так как они касаются российского общества в целом. Пермскую десятиклассницу Зину Агишеву отстранили от занятий в гимназии № 4 имени Каменского за покрашенные в розовый цвет волосы. Вроде бы обычная история из жизни, знакомая по множеству случаев, но в данном случае и девочка, и ее родители пошли на конфликт с директором, оспаривая законодательную неправомочность действий, и эта история получила внимание медиа. В одном из текстов всплыло слово, которое меня задело. Определяя своё отношение к непокорной ученице, директор произнесла: «Она дерзила».

То есть глагол буквально превратился в прозвище или определение социальной группы. При этом, корень слова исходит из церковных славянизмов, а само слово «дерзить» формируется в литературном языке разночинной интеллигенции времён Лескова и Некрасова. Слово звучное, яркое и красивое, и, конечно, я не могла мимо него пройти, так как в одном слове оказался сформулирован фундаментальный конфликт, который продолжает разворачиваться на наших глазах. Это и позволяет частному случаю стать предметом интереса для современного искусства. Одна из линий моих художественных работ посвящена столкновению текста и изображения. Способ общения со средствами массовой информации уже приучил нас к тому, что слова часто замещают изображение или даже сами становятся самостоятельным образом. Естественно, что для своих работ я выбираю наиболее яркие случаи такого символического переноса. Надо сказать, что российская пресса дарит массу интересных примеров. По сути мы наблюдаем, как формируется современная версия русского языка.

«Розовая выставка» была концептуально разделена на два зала: сухой («Индивидуальное») и мокрый («Коллективное»). Переходя из «сухого» зала в «мокрый», зритель встречал над дверью деревянную табличку Fedor Hiroshige с загадкой в духе дзенских историй: «Это не то что ты думаешь». В данном случае это читалось как приглашение забыть все системы ценностей и координат, дабы «пуститься во все тяжкие» в розовой коллективной жижице, где личное буквально растворяется в общественном. Однако функциональная конструкция в виде виселицы, выстроенная Петром Швецовым над бассейном, тут же строго взывала к ответственности, напоминая о Memento Mori. В результате каждый из художников сам выбирал форму ритуала обмакивания своего авторского произведения в коллективное розовое.

На входе Игорь Плотников устроил розовую вакцинацию «Опыление», одаривая зрителя «букетом шприцов». Керим Рагимов добавил к картине в рамке специальный маркер — указатель уровня макания. Он пояснил, что это его произведение под названием «Встопорщилось» буквально пришло к нему во сне и продиктовало способ действия. Андрей Сикорский использовал белый холст, превращая его в «Розовый № 13». Вера Светлова окунула в розовое свою работу «Терка», для нее этот процесс буквально касался «опасной» кухонной утвари и кухни, как традиционного места для обсуждений спорных вопросов.  Несколько деревяшек с рисунками и текстами от Fedor Hiroshige («Девушка-революционерка Утэна», «Невеста-Роза», «Поцелуй Невесты-Розы и девушки-революционерки») через погружение в розовое вернули черно-белые условные истории из японской манги к «телесности» ежедневной жизни. Александра Овчинникова окунула в купель собственное alter ego — пластикового «Пупса», долгое время лишенного счастья творческого общения и проходящего розовое перерождение. А я хотела окунуть в розовое известную парадоксальную строчку из стихотворения Гертруды Стайн «Роза это роза, это роза, это роза», однако коллективное возбуждение превратило ее в бессловесное абстрактное полотно в духе «искусство действия» Поллока. Так что поэзия еще будет переживать последующие трансформации.

Восемнадцать лет — довольно серьезный срок для групповой активности. По разным подсчетам за это время через группу прошло от 100 до 300 художников. Мне кажется, что сила взаимопритяжений в группе обратно пропорциональна объему различий и противоречий. Можно, конечно, заиграться «новыми способами быть вместе» и спекулировать на создании новейших «Новых тупых», но PARAZIT, к счастью, этим не занимается. Группа не провозглашает громких манифестов, она осуществляет воспитательный процесс. Паразиты заселяются в самые тайные уголки и сокровенные места и чувствуют там себя как дома. Отряд PARAZIT регулярно перестраивается, но какой-то неведомый магнетизм удерживает части тела PARAZIT в коллективной идентичности. Мне кажется, что эта природная текучесть удерживается за счет солидарности и непредсказуемости. Оставаясь индивидуалистами, «Паразиты» погружаются в общий бассейн в поисках общего слагаемого, которое и формирует сингулярность как группы в целом, так и ее «Розовой выставки» в частности.

Фотографии: Яков Кальменс, Тимур Мусаев-Каган