«Перевал. Размышление о смерти в двух частях без пролога и эпилога»

1 марта — 19 апреля, 2019. ДК Громов

Согласно популярной теории основная стратегия современного искусства — находить в профанном пространстве человеческого существования новый материал и превращать его в собственные изделия. Примерно так происходит на выставке «Перевал. Размышление о смерти в двух частях без пролога и эпилога», проходящей в ДК «Громов» в Санкт-Петербурге. Ее авторы обратились к популярному мифу массовой культуры и перенесли его образы в формы современного искусства — объекты, инсталляции, видео, а также скульптуру, живопись и графику.

Случившаяся в далекие советские времена история загадочной гибели группы туристов уже много лет будоражит массовое сознание, порождая фильмы («Тайна перевала Дятлова»), романы (Анна Матвеева, Борис Акунин), журналистские расследования и бесконечные обсуждения в блогах. Это действительно колоссальный «текст», интерес к которому современного искусства понятен: с одной стороны, настоящий фетиш массовой культуры, с другой — история про смерть. Если вспомнить, что, начиная с экспрессионистов, смерть — один из любимых сюжетов современного искусства, можно только удивляться, что до сих пор оно так мало интересовалось этой темой.

На выставке «Размышление о смерти» представлены работы двух типов. Те, которые были созданы специально для проекта, и те, которые по мнению кураторов/художников могли бы быть его репрезентантами. Поскольку большинство вещей — свежие, их не всегда удается различить по этому признаку, но и без этого ясно, в чем здесь основная проблема. Она в мифе. Хотя трагическая история со смертью туристов на самом деле была, от реально произошедшего события там давным-давно ничего не осталось: все растворилось в мифе. Поэтому говорить о чем-либо в связи с этой историей и не замечать мифа, значит, обрекать себя некое холостое действие. Это как с мольеровским Журденом, который не мог понять, что говорит прозой. Но если тому было простительно (тем более он потом узнал), то современному искусству не замечать собственных средств как бы не положено.

Миф, который полощет массовая культура, прост: смерть есть вещь чудовищная и непостижимая. Девять человек погибли внезапной насильственной смертью без видимых причин, и чем больше мы имеем новых и абсолютно доказуемых версий произошедшего, тем яснее становится, что речь идет о чем-то жутком и непонятном. Откровением этого факта упивается массовое сознание, требуя новых неопровержимых фактов и экспертных мнений. Проклятье местных богов, действия спецслужб, природный катаклизм, бытовой конфликт — какой вариант не возьми, степень непостижимости истории не уменьшается, а только возрастает. Логические умозаключения остаются лежать на поверхности, оттеняя находящийся внутри черный иррационализм. Что может сделать современное искусство с этой историей? Конечно, ему тоже может быть интересна тема чудовищности и непостижимости смерти, но, к сожалению, обратиться к ней на примере истории с перевалом, минуя миф, не получится. Место занято. Нужно деконструировать миф, а если этого не сделать — придется ограничиться иллюстрированием мифа.

Как это происходит, можно видеть на примере тех представленных на выставке работ, которые включают в себя изображения мертвого/полумертвого/инфернального тела или вообще имеют прямые отсылки к теме смерть. Все они демонстрируют разные варианты материи смерти, заставляя вспомнить о Френсисе Бэконе, петербургских некрореалистах 1990-х и разных других достойных вещах. Но перевальский миф как раз более всего интересуется материальностью смерти. Метафизический вопрос он превращает в бесконечный ряд спекуляций, доставая одни аргументы за другими. Поэтому любой образ, непосредственно дающий материю смерти, автоматически включается в пространство мифа, становится его иллюстрацией. Таким образом, когда современное искусство реагирует на тему с перевалом при помощи разной мертвечины, оно скорее всего выступает не более чем в роли иллюстратора мифа. Мифотворчество продолжается, только язык свидетельств и документов уголовного дела дополняется объектами, изготовленными по модернистскому или постмодернистскому рецепту. Некоторые из них не так уж плохи, но куда им до тех реальных перевальских фотографий, которых полно в интернете! Те гораздо выразительнее и уж точно ближе к сути вопроса в «размышлениях о смерти».  Иными словами, если захочешь поразмышлять о смерти на примере истории дятловцев, начинай с них, а не с той демонической иконографии, которую встречаешь на выставке.

Эффективной альтернативой этому пути является концептуальный подход, который также широко представлен на выставке. Он не показывает смерть как таковую и при этом обладает необходимыми средствами для деконструкции мифа. Образцом концептуальной версии может служить объект Андрея Кузьмина «Мемориал». Он включает в себя документального вида фотографии, прямо отсылающие к истории с дятловцами, и реальные вещи высокой степени подлинности (типичные вещи туристов того времени). Все вместе напоминает экспонат в советском краеведческом музее, но учитывая тему «экспоната», эффект воздействия оказывается совершенно другим. Достоверность и псевдодостоверность сталкиваются друг с другом, так что вся перевальская мифология немедленно попадает в кавычки. В работах многих художников можно разглядеть признаки такого подхода («санскрит» на поленьях, рамка телеэкрана с елочками и снежком, видео в лесу с девицей и т. д.), но у всех них есть существенный недостаток. Они или вовсе не про смерть, или она выведена куда-то на периферию. Миф побежден, но без него нет темы смерти: ребенок оказывается выплеснутым вместе с водой. Учитывая, что выставка является «размышлением о смерти», цена выходит слишком высокой. Лучшая концептуальная работа — это «Группа Дятлова» Андрея Рудьева. Она выделяется не только тем, что полностью отвечает идее выставки, и при этом начисто лишена недостатков фестивального искусства (была исполнена еще в 2013 году), но и своим более менее читаемым указанием на смерть. Она представляет собой групповой портрет участников экспедиции, который частично воспроизводит реальный обелиск, поставленный на могиле дятловцев. Но, во-первых, он перегружен иронией (инфернально светящиеся глаза участников экспедиции), а во-вторых, все слишком закавычено (четверо из девяти на «портрете» поменялись местами, овалы заменены на квадраты, вместо дат смерти даты жизни и др.).  Какие-то намеки, подмигивание, но если уж собрались обсуждать тему смерти, то может быть надо на ней и сосредоточить все внимание? Да, возможно Рудьев собирался рассказать своим объектом о чем-то другом, но генераторы популярного мифа, как и устроители выставки все-таки правы: история с перевалом именно про смерть.

Исходя из этих наблюдений, можно было бы прийти к выводу, что идея проекта — дать возможность современному искусству высказаться на тему смерти на примере перевала Дятлова — не удалась. Где-то что-то лишнее, где-то чего-то не хватает. Но на выставке есть вещи, говорящие об обратном. Например, большая черно-желто-розово-зеленая картина Петра Швецова «Четвертая попытка Зинаиды Колмогоровой». В ней есть все необходимое и нет лишнего: миф деконструируется, а смерть остается. Название этой картины напоминает об отечественном концептуализме, располагая свою поэтику где-то между «Книгой о вкусной и здоровой Маше» и «Четвертой высотой Гули Королевой». Таким образом, под миф сразу делается подкоп, и визуальный ряд его активно продолжает.  Мы видим лесную чащу и в ней столпообразную фигуру, попавшую в луч слепящего света. Художник всячески утрирует небывалый характер происходящего, добиваясь того, чтобы оно выглядело сказочным, волшебным, чудесным. Мы понимаем, что перед нами сказка, а это совершенно не вписывается в стратегию дятловского мифа. Он, как всякий миф, не может признаться в мифологичности собственной природы, а Швецов именно так и делает, демонстрирует мифологичность мифа. С другой стороны, сказка оказывается хоть и детской (опять же ее наивное, в духе советской пионерской прозы название), но уж больно страшной. Сноп света выжигает лицо: человек сгорает, оказавшись слишком близко к неведомому. Зоя Холмогорова была близкой подругой Игоря Дятлова, и в реальности в момент смерти находилась с ним в одной палатке. Все эти реалии Швецов заменяет собственным мистическим видением лесной сцены с таинственным светом. История одной конкретной смерти возводится в ранг универсалии, не утрачивая при этом связи с первоначальным нарративом.

На выставке «Размышление о смерти» есть не только хорошие работы вроде картины Швецова, но и целый второй отдел, во всех смыслах претендует на статус самостоятельной выставки. У него свой этаж, свое название, но даже свой куратор (первый отдел — кураторы Андрей Кузьмин и Вероника Никифорова, второй отдел — Павел Игнатьев и Вероника Никифорова). Второй отдел  называется «Epic Fail. История провалов» и поднимает тему смерти в связи с судьбами самого искусства. Привязка формальна — неудачное восхождение группы туристов становится метафорой творческой неудачи — художник попытался сделать шедевр (Брюллов «Осада Пскова»), но вышел epic fail, идея оказалась мертвой. К сожалению, титульный статус дятловской части отвлекает внимание от той откровенной правды, которую обнажает этот концепт.  Мы видим здесь некоторое количество работ, авторы которых согласны признать в них известную степень несостоятельности (как бы мертвое, на тему смерть). И что же? Очевидно, эти работы мало чем отличаются от тех вещей, которые обычно встречаешь на выставках современного искусства. Мертвое оказывается ничуть не хуже живого, неудачное выглядит как вполне удачное. Возникает повод для довольно грустных выводов. Все-таки «Последний день Помпеи» живая картина, удачная, хорошая, а «Осада Пскова» мертвая, неудачная и плохая. Как видно на этом примере, с современным искусство так не разобраться, хорошее и плохое в нем трудноотличимы.