С 13 по 23 июня в FFTN  прошла выставка «Плюс» Анастасии Рябовой, художницы, исследовательницы  и преподавательницы из Москвы. Настя показала свою графику в сопровождении звуковой инсталляции от ее коллеги, Виктора Гурова, музыканта из Самары. Пять специально написанных при помощи команд в программе supercollider треков воспроизводились из пяти источников в пространстве выставки и вокруг. Шестой трек (openoise) находился в общем доступе и зрители могли скачивать его и проигрывать во время выставки со своих мобильных устройств, создавая шумовые наложения, плодя какофонию. Идея столкнуть алгоритмический цифровой шум связана с интересом к гибридизации машинной и человеческой случайностей, действующих по определенным законам.

В информационных материалах, в пространстве отсутствовали пояснительные тексты, при личном общении комментарии художница не давала. На стене FFTN можно было найти лишь три разноцветных плюсика — отсылку к большому проекту +++, частью которого является эта выставка. Молчание художницы было продиктовано рядом личным обстоятельств, однако позднее Настя все же ответила на несколько вопросов о своем искусстве. Беседовала с ней Ирина Аксенова, один из кураторов FFTN. 

Ирина Аксенова: Настя, на твоей выставке я поняла, как сильно мое восприятие работ зависит от различных пояснительных текстов. Зная, что у тебя не будет никаких публичных пояснений, я все же отчаянно искала аннотацию, словно спасательный круг. Но я рада, что у меня теперь есть шанс спросить: чего хотят твои работы?

Анастасия Рябова: В этих работах, вообще в рисовании (хотя я не привязана к медиуму, работаю в разных жанрах: от пространственных нематериальных инсталляций до интернет-архивов) мне всегда казался интересным шанс получить неизвестный результат. Мы учим  студентов ставить задачи, но всегда знаем, что рисование — это эксперимент. В этом смысле, несводимость странного творческого процесса к текстуальному очевидна. Поэтому в нашем кругу художников мы как бы все время изобретаем новые формы отношений между текстом и художественным артефактом. То же самое было со звуковыми явлениями во время выставки. Отношения звука и изображения были и остаются под вопросом. Мы хотим, чтобы проект ставил свои условия для текста и документации, а не они были на первом месте.

Возвращаясь к вопросу чего хотят мои рисунки. Этот вопрос очень важен для меня последние несколько лет, когда я стала аналитически подходить к процессу рисования. Мы неспроста начали курс «Политики рисования» (Школа Мультимедиа и фотографии им. А. Родченко, 2019, совместно с Николаем Смирновым)  — захотелось, понимая, что это внетехническая практика, изучить эту неконтролируемость. Одна из причин почему мне это нравится — потому что это всегда непонятно. Это интригует. Потом я еще думала: вот говорят — «красота», но математическая формула тоже красива. И в рисунке, даже в самом хаотическом, хочется разглядеть закон, некий порядок и, возможно, даже формулу.

И.А.: Так, расскажи про это подробнее…

А.Р.: Одну из таких попыток я осуществила на этой выставке. Я, с одной стороны, предалась потоку, а с  другой — уже держала в голове некоторую схему, которая связана с кибернетикой и двоичными системами. Там был один из рисунков, на котором были изображены головы с глазами, носом и ртом. Это, в принципе, образ, который многие художники использовали 300 раз — например, Кроненбергер, -, не говоря уже про эмодзи. Три года назад я случайно начала рисовать вот такие образы и только постфактум я поняла, что в этом во всем есть закон. Я его чувствовала интуитивно, но математически не могла объяснить. Я очень мучилась, пытаясь завершить рисунок следуя традиционной логике. Терпела неудачи, от которых получала явное наслаждение.  Потом через несколько лет я стала читать книгу про историю информационных технологий, где рассказывалось про двоичную систему.  Здесь все цифры редуцируются к вариациям комбинаций двух цифр. Вдруг я поняла, что те муки можно было бы решить при помощи языка программирования, только у меня не два элемента, а больше и они обладают двумя параметрами (фигура и цвет) — так что получается более сложная тема. И задача, которую я себе болезненно ставила, заключалась в том, чтобы нарисовать все возможные вариации по фигурам и цветам внутри одного примитивного образа.

И.А.: Получилось ли это сделать на выставке в FFTN?

А.Р.: Мне здесь хотелось столкнуть порыв с  математическим идеалом, и посмотреть  достигну ли я его или нет. В этот раз я не справилась (смеется). У меня было четыре цвета и четыре фигуры, я нарисовала по 4 вариации на каждый из параметров и потом поняла, что нужно было 6, чтобы они достигли предела по всем возможным вариациям. И с моей стороны это такой вызов своему телу: я не справляюсь и радуюсь, потому что это то, что нельзя при помощи машин просчитать — мыслительное спотыкание. Зажевывание. Хотя современные нейросети все умеют, но все равно вопрос может ли искусственный интеллект повторить мою аналоговую работу, меня волнует. Мне кажется, это какая-то ревность, потому что хочется оставить при себе удовольствие рисовать, но при этом верить, то что это все еще важно. И это такое небольшое товарищеское сражение с машинами.

И.А.: Кстати про сражения… Я помню, что видела текст в Сети про твою готовность возглавить некое восстание. Против кого?

А.Р.: Возглавлять восстание — я не знаю, мне кажется, я плохой организатор. Но примкнуть к живому  движению — с удовольствием. В нашем Движении Ночь мы создаем ситуации, при которых можно не уныло быть лидером, а именно примыкать и поддерживать. А что касается против кого — я не уверена, что есть какой-то единый фронт борьбы. Мне кажется, на каждом новом этапе логика сопротивления и вектор сопротивления должны переизобретаться. И здесь слово изобретение на самом деле очень важное, потому что оно сталкивает, привносит в дискурс борьбы несколько контекстов: художественный, научный и психоаналитический. И соответственно, попадая на территорию борьбы, изобретение становится также необходимо в зоне политики. И здесь вот я бы охарактеризовала так поиск оппонента: его нужно изобретать, уметь видеть и вычленять.

И.А.: А кто мог бы быть сейчас оппонентом? 

А.Р.: Ну, рутина… социальная, политическая, эстетическая. В целом, как раз художественному свойственно обходить рутину. Ну, и опять же фантазия — это как раз то, что противостоит рутине. Но в целом, на политическом уровне гнетущая повседневность достойна того, чтобы с ней воевать. И оттуда уже могут строгие политические программы вырастать. Есть какие-то программы,  которые уже себя заявили и ищут соратников, производят какую-то экспансию, с которыми я солидарна. Но есть и общий стимул — хочется, чтобы было веселее жить… всем.

И.А.: Понятно. И завершая разговор: какое искусство твое любимое?

А.Р.: Хорошо, когда в искусстве есть хотя бы одно неизвестное. Такое, где есть место не только художественному вымыслу, но и какой-то социальной врушке-ловушке. Мне нравится, когда зритель и я сама оказываемся в неожиданных обстоятельствах. Для того, чтобы это произошло естественно нужно нас немножко поводить за нос.  Ну это так если мы еще мыслим в категориях зритель + производитель.

Смелые вещи мне нравятся, когда художник немножко сорви-голова… или группа художников. Иногда мне кажется, что я бы хотела, чтобы все искусство было в духе фильмов Расс Майера, ну или на худой конец Джона Уотерса. Ничего с собой поделать не могу. Часто так случается, что симпатично то искусство, где ты как-то знаком с автором или имел какой-то контакт. Или тот художник, в котором ты узнаешь свое искусство. Это какая-то проблема человеческих голов, что нам нужно обнаружить кусочек себя в том, что мы видим, чтобы как-то полюбить. Так что я могу сколько угодно рассуждать о непредсказуемости и ловушках, но в итоге я сама с этим работаю, поэтому мне нравится такое искусство.

А есть еще друзья-художники, которые мне симпатичны. Вот  сейчас выставка Кирилла Крюкова в FFTN. Это сама природа. Или вот внутри +++ скоро Митя Евмененко откроется. Гнев божий.

Я в последнее время также стараюсь следить больше за музыкой и поэзией. Именно поэтому я стараюсь больше времени проводить в Питере. В Москве про все это мне сложно говорить, это сложно видеть как и искусство, в целом. Контекст довольно гомогенизирован и стерилизован. Это могут быть и  не негативные эпитеты, но это та специфика, которая мне сейчас не очень органична. Сейчас почему-то очень хочется беситься.