Без труда на заводе
ТЕКСТ-КНИГА-ОТЗЫВОВ О СОБЫТИИ В РАМКАХ БИЕННАЛЕ «МИР БЕЗ ТРУДА» 2 НА ФОЛЬГОПРОКАТНОМ ЗАВОДЕ
участни_цы события: Дарина Гурская, Настя Макаренко, Марина Жукова, Михаил Федорченко, Татьяна Корнева, Анна Сярова, Алина Лутаева, Светлана Шиланкова, А.С.Е., Надежда Ишкиняева, Марина Шамова, Надя Изосимова, Максим Евстропов / Партия мёртвых, Кристина Козина, Галя Григорьева, Серафима Голубева, Игнат Хлобыстин, Оля Русакова, Влад Гагин, Алёна Исаханян, Вадим Гордеев, the Shadowgarden, Анастасия Гринь, Лиля Бабаян, н и и ч е г о д е л а т ь: Йожи Столет, Александра Абакшина, Сюзанна Ориордан, Мария Дмитриева, Анна Аверьянова, Марина Русских, Катя Иванова, Наташа Рыбалко.
17 июля на Фольгопрокатном заводе при поддержке расположенной на его территории Галереи 83 прошло очередное событие в рамках биеннале МИР БЕЗ ТРУДА 2, инициированной н и и ч е г о д е л а т ь.
В отличие от первой биеннале, прошедшей в 2018 году и уложившейся в три недели в трех точках входа , биеннале 2020 растянулась уже на 8 месяцев и пока не спешит заканчиваться, хотя сотрудницы н и и уже потеряли счет прошедшим в рамках биеннале событиям . Другим отличием стал эксперимент с форматом OPENCALL в его более или менее традиционном изводе. Если в 2018 году приглашение к участию осуществлялось персонально или в рамках Opencall-parties — небольших камерных событий, гости которых могли изъявить свое желание поучаствовать в биеннале и сразу обсудить свою идею с кураторками н и и, то заявки на биеннале МИР БЕЗ ТРУДА II принимались в форме письма или сообщения в соцсетях, а затем рассматривались коллективно всем активным составом н и и ч е г о д е л а т ь. Такой формат оказался противоречащим одному из важных принципов коллектива — «не уставать», в связи с чем биеннале приняла мерцающий характер, вспыхивая время от времени в оффлайн и онлайн пространствах.
Темой 2-й биеннале был объявлен ББД (безусловный базовый доход) в качестве альтернативы существующим логикам выживания . Однако текст опенколла предлагал участникам биеннале отказаться от «застревания в будущем», сосредоточившись на практиках настоящего, предлагающих новые подходы к социальному, таких как: ре/апсайклинг, различные формы шеринга, практики донейшена, 3D печать, волонтерство, магическая работа и др.
В событии, возникшем (в большей степени, чем организованном) на Фольгопрокатном заводе, приняло участие около тридцати художниц и художников, многие из которых представили по несколько работ, экспонированных как в различных павильонах выставки (Галерея 83, Заброс, Ангар), так и на территории вдоль маршрута между павильонами. Сама структура пространства склонила форму посещения выставки-события к формату экскурсий-медиаций — неспешных прогулок, в ходе которых зрители могли посмотреть работы, послушать рассказы художников, посмотреть перфомансы или принять в них участие, послушать лекции, полазать по крыше и насладиться видом на Большую Неву.
Интермедия про Фольгопрокатный завод
На этот раз локацией для выставки послужил Фольгопрокатный завод, что на Матисовом острове, сам находящийся в мерцающем, подвешенном состоянии — многие здания завода заброшены, являя собой наглядную реализацию названия биеннале в самом центре наемного труда и капиталистического производства — промышленном предприятии.
История завода — типичная история советского предприятия в реалиях новой экономики. Основанный в конце XVIII века, в 90-х гг. века XX в результате приватизации он был буквально уничтожен — сотрудники уволены, оборудование распродано на металлолом. В 2000-х выживал за счет торговой деятельности и сдачи помещений в аренду, затем часть завода была реконструирована под бизнес-центр, а уже в 2010-м руководство завода обвинили в незаконном возмещении НДС по экспортным сделкам из государственного бюджета. Деятельность завода тем временем сводилась лишь к закупкам по низким ценам алюминия у региональных предприятий и перепродаже их под маркой «Фольгопрокатного завода» по высоким ценам за рубеж.
Не такая ли же афера — объявлять отдельную территорию зоной без труда? То тут, то там, в самых неожиданных закоулках и укромных помещениях, неочевидных для неподготовленного зрителя, появляются работы и разворачиваются перформативные действия. Крах труда, когда можно четыре часа ничего не делать, лежать на импровизированной кровати и играть с картами, или неолиберальная реальность, при которой художница работает 24 часа без оплаты, работодатели получают советы, как наиболее эффективно увольнять сотрудников, а произведения искусства обречены таиться в заброшенных зданиях бывшего промышленного гиганта? Скорее так — возможность помыслить новое будущее в немыслимых на данный момент условиях. Но появление таких возможностей именно в подобных условиях стоит ценить и ими пользоваться.
Многообразный опыт, который могли получить организаторы, участники и зрители этой выставки, побудил нас отказаться от попыток ее целостного рассмотрения с внешней позиции, и напротив, обратиться к прямой речи свидетелей события:
Мария Д.: обнаруживая себя в непрерывном транзите и ускорении между дедлайнами и поездками, смонтировала медиа-инсталляцию о транспереходе человеческой чувственности в стороны воображаемых био/культурных видов. по завершению биеннале гнездо с ксено объектами продолжило свой естественный распад в ветшающих стенах бывшей раздевалки работни_ков завода, устанавливая, надеюсь, сети симпоэзисных соотношений с битыми стёклами, спорами, насекомыми и другими агентами разрушения трудового режима предприятия.
Многие события биеннале — не очевидно размещенные объекты, перформансы с собственной темпоральностью /вне графика кураторских экскурсий/ — производили впечатление органичной и стихийно выстроенной жизни в пространстве завода. Как самое логичное переиспользование и продолжение текучести различных жизне-форм. Не только в образе наступившей посттрудовой утопии /работающие бок о бок маленькие частные производства, типа столярки, отлично сочетались с художественными интервенциями/, но в качестве иного-возможного. Других условий выбора.
Сюзанна О.: я очень старалась мерцать и не уставать. подготовка к биеннале проходила между работой и работой, и когда назначалась очередная он/оффлайн встреча для обсуждений, я всё время кричала: «только не в четверг!», потому что для меня каждый четверг — это миниармагеддон — финал моей прекарной работы, сдача продуктового каталога в печать. когда-то для нашей не-выставки «уют и пропаганда» я делала документацию процесса производства этого каталога, и назывался мой проект «пока остальные создают искусство, я делаю каталог». и я до сих пор его делаю. я так замерцалась, что не успела создать искусство для этой биеннале.
во время проведения биеннале на полузаброшенном заводе трудились люди. то есть пока мы создавали искусство/наблюдали/участвовали, в полумертвом теле завода шел рабочий процесс. например группировка А.С.Е. выбрала для своего перформанса определенную локацию, провели там первую сессию, а во время второй там оказались открытыми ворота, за которыми было огромное пространство, и там по горе каких-то белых тюков карабкались люди и перекладывали их. мне стало неуютно. они там работают, а мы тут праздно шатаемся.
и вот эта сцена, а так же моя невозможность создавать искусство и проект Насти Макаренко «Эмоциональное производство», который был первой точкой дислокации биеннале (журнал, в котором сотрудни_цы благотворительного фонда, в котором она работала, отмечали время прихода и ухода) — всё это создало во мне тревожный фон и отчаяние. «мир без труда» — это утопия, и многих туда опять не возьмут.
мне, как сотруднице н и и ч е г о д е л а т ь (отдел «горения, выгорания и реабилитации») был интересен журнал-объект Насти. он о выгорании. читая и рассматривая его, можно проследить, как нарастал этот процесс. в книге психолога Элизабет Кюблер-Росс «О смерти и умирании» описываются 5 стадий горя: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. в журнале они тоже просвечивают. эмоциональное производство привело к эмоциональному выгоранию. выгорание — это смерть.
очень многие проекты с этой однодневной биеннале так или иначе «иллюстрировали» эти стадии. сама биеннале мне представилась вирусом пострудового, который помещен в уже умирающее тело капитализма-завода. и этот вирус помогает пройти стадию принятия. вирус заботы.
Катя И.: Роль экскурсовода-медиатора оказалась для меня неожиданной на выставке (хотя ее следовало предполагать), поэтому я очень волновалась, что недостаточно точно, и, возможно, поверхностно излагаю идеи художников, которые сами не могли рассказать о своих работах. Но (видит бог!) я старалась. В целом, мне очень понравилось, что посещение выставки приняло форму коллективного путешествия, на протяжении которого ты можешь повстречать нечто совсем неожиданное — ведь даже организаторы многие работы (и не только перформативные) видели впервые. Для меня также было важно разнообразие медиумов и подходов художников, как яркий пример: медиа-инсталляция Марии Дмитриевой, посвященная теме постгуманизма, соседствовала на выставке с живописными работами Анастасии Гринь, поднимающими в традициях социального реализма тему отношения к бездомным. Были на выставке ювелирные украшения, граффити, объекты, танец, марш-демонстрация. Но главное поле напряжения, на мой взгляд, создавали два 4-часовых перфоманса, проходивших одновременно в разных локациях завода: перфоманс Нади Изосимовой «Делая ничего», в котором художница старалась осуществить ничегонеделание сидя, лежа или стоя, вскрывая тем самым труд ничем не заполненного присутствия в реальности, и перфоманс Дарины Гурской «Оставайся дальше», в ходе которого художница (в очень жаркий день) в маске и защитном костюме беспрерывно сваривала металлический объект, натуральным образом осуществляя труд рабочего, добровольно взятый на себя для выстраивания дистанции и сваривания границы между собой и окружающими — ее работа была посвящена желанию бегства от реальности. Отдельно хочется сказать о моем фаворите на выставке — объекте Натальи Рыбалко «Преходящее», представляющем собой текст, написанный краской на полиэтилене (изобретенный художницей экологичный медиум, дающий возможность бесконечного ресайклинга — текст легко стереть и использовать полиэтилен для создания новой работы). Сам же текст является коллажем цитат из пособий для HR-руководителей на тему сокращения расходов предприятий за счет сотрудников — совершенно безжалостные, людоедские советы, присутствующие незаметно в нашей жизни, как тексты на прозрачной поверхности, и вызывающие ужас при внимательном взгляде на них.
Илья Ф.: В нулевые годы была популярна игра «Encounter», участники которой по ночам перемещались на автомобилях по заброшкам и с фонариками искали написанные на стенах коды, либо должны были получить их в результате взаимодействия с ожидающими их на месте агентами. Выставка на фольгопрокатном заводе напомнила мне эту игру — поиск как со-бытие. Работы, многие из которых смотрелись бы странно, будучи выставленными по отдельности или в галерейном пространстве (учиться кидать карты — это, что, метафора посттруда?! почему лента с дневниковым письмом намотана и свисает с высоты — это визуальная инсталляция или ее все-таки нужно читать? лоток с бижутерией — он-то что делает на выставке?), будучи представлены автор (к)ами в контексте совместного путешествия по несформированному заводскому пространству, составляли образ посттрудовой утопии, отвечая на тревожащий многих вопрос о том, на что мы сможем потратить время, которое нам освободят машины — вы даже не сможете себе представить, пока этого не произошло, но это будет красиво.
Наташа Р.: Может, искусство и должно существовать вот так вот — вне белого куба, вне стерильности, я так об этом подумала. И еще подумала, что это и был труд — смотреть эту выставку, такие огромные пространства, лестницы, две экскурсии, волнение — как-то все пройдет, переживание за то, чтобы всем все было слышно и видно, и в конце — усталость, лежать на крыше под лекцию Михаила Федорченко и смотреть в небо. А до этого будто развертывалось повествование — начиналось все, конечно, с увольнения — это необходимое условие входа на выставку. Настя Макаренко в своем произведении, встречающем посетителей сразу же за проходной завода, бросает взгляд на свою работу, с которой она ушла. Выгорание и маленькие радости — все это в прошлом, сохранившемся в книге учета времени работы сотрудников благотворительной организации. Но что делать потом? Что такое — ничего не делать? Автоматическое письмо Кристины Козиной, лежание на кровати Марины Жуковой (лежать надо правильно! — это тоже труд), буквальное ничегонеделание Нади Изосимовой. Вадим Гордеев делегирует работу художницы роботу, Алина Лутаева продает звезды за листики — как же иначе выстраивать отношения обмена в мире без труда? Группировка А.С.Е. напоминает о свободном времени как возможности для политического участия, они вовлекают зрителей в коллективное действие, и тут немного отвлекаешься от волнения и забываешь об усталости — задор, восторг, единение, танцы. На середине маршрута это было так необходимо. На второй половине маршрута зрители рассеиваются, рассеивается их внимание, кирпичи и яблоки Гали Григорьевой, яблоки и кирпичи — сильный образ, считываемый визуально, но уже не силишься осознать связь между ними, инсталляция Маши Дмитриевой укутывает полубормотанием-полунапевом, слишком тесно, слишком длинные лестницы, жарко от сварки Дарины Гурской, все, можно расслабиться, где-то в стороне танцует Марина Русских, красивые облака, красивый вид на город с крыши завода, такой хороший был день, такой хороший вечер.
Александра А: Сейчас мы все взлетим на воздух! Мы взлетим на воздух! Бензиновый генератор в помещении! Вы сошли с ума?..... Сегодня не пью, перерыв у меня…Алла это что вино у вас? Можно мне немного? И для Йожи? Спасибо!
Кристина К.: 17 июля я представляла свой проект 24-часового «ниичегонеделанья» в виде инсталляции и бесконечного текста. Все работы, представленные другими художниками и художницами и наделённые множеством смыслов, были очень разными и индивидуализированными, но во всех чувствовался один лейтмотив, связывающий их с темой такой масштабной выставки. Больше всего мне запомнилась инсталляция/хэппенинг «Маринад» чудесной и талантливейшей Марины Жуковой. Литературный подтекст в её работе и необычный взгляд, казалось бы, на привычную нашу повседневность не оставили никого равнодушным. Локация заброшенного фольгопрокатного завода идеально подошла под концепцию биеннале. А завершился этот потрясающий день лекцией о безусловном базовом доходе в сердце завода — на крыше с видом на адмиралтейские верфи, закат и Неву. Благодарю организаторов и участников «Ниичего делать» за новые знакомства, громадную проделанную работу и лучшее летнее воспоминание!
Марина Р.: Когда осенью прошлого года мы объявляли опен-колл на участие в Биеннале, никто не ожидал такого количества заявок — в общей сложности, учитывая все каналы связи, их было более восьмидесяти. По-моему, мы были не совсем к этому готовы, и для нас сам процесс работы с заявками, выстраивание диалогов с художни_цами (при том, что «отказ от отказа» является одним из главных принципов нашей работы) было большим вызовом, мы нащупывали кураторские подходы во время бесконечных зумов и редких встреч. В итоге Биеннале вместо двух-трех дневного события в прошлом декабре, как это планировалось с самого начала, растянулась почти что на год, и она не закончена, потому что остались заявки от художни_ц, которые мы пока еще не смогли реализовать. Для меня это интересно прежде всего как кураторский эксперимент — не только коллективного кураторства, и кураторства без всяких средств, но и создания события как бы из воздуха, почти что чудом: ведь наше сообщество (н и и ч е г о д е л а т ь) настолько хрупкое, текучее, неопределенное, что каждый раз кажется, что договориться почти невозможно, но в итоге происходит некое волшебство и пазл складывается. Я думаю, что пока это все «складывается», потому что мы попали в какую-то на самом деле важную болевую точку со своими темами труда/посттруда/прокрастинации, при всей их кажущейся провокативности: ведь на самом деле это разговор о человеческой жизни и о том, что ее наполняет — а это то, что всегда было важно и для художника, и для зрителя.
Маша И.:
Смерть рабочего.
Есть такой фильм Михаэля Главвогера «Смерть рабочего», где рабочий класс умер, но люди продолжают работать в 21 веке на давно заброшенных государством угольных шахтах, чтоб прокормить себя и т. д. Рабочий умер, но продолжает работать на заброшенных заводах, в пыли, такой призрак производства, которое уже ничего не производит. А ещё мёртвые производства не только сдаются под склады.
Мне вот понравилась биннале «Мир без труда», во-первых, местом. Что это такая территория фольгопрокатного завода с непонятным статусом, не ясно, что можно, а что нельзя, кто-то договорился, ответственность распределяется примерно ни на кого, потому что рабочий умер, и можно занять любой уголок локации или почти любой и вклиниться туда с проектом. Жалко, что только на один день. А во-вторых, свободой организации. Кто ещё не сильно устал, ведёт экскурсию, кто устал, тот устал и лежит. Да, и свобода выбора мне понравилась. Участники и их проекты были настолько разные и по содержанию, и по форме, что сразу стало ясно, организаторы не отвечали на заявки: «извините, это не наш формат», хотя, может, и отвечали, я не знаю. Художники, художники, танцоры, танцоры, фокусник, сварщица, философы. Да, самым крутым мне показался перформанс на стих Олега Григорьева «Пашня»: все промаршировали, скандируя стихотворение, и упёрлись в открытые ворота цеха, где на самом деле пахали ребята, перекидывая мешки — те самые призраки рабочих, наёмные разнорабочие. Было круто.
Оля Р. и Влад Г.:
влад гагин задавалось вопросом, зачем существует современное искусство на земле русской; оля русакова п—тичко не—ве—личко объя—сняло поэтичко ве—личко чирик——чирик; п—тичке не очень нравится такая постановка вопроса; влага видит потенциал; киркрический; п—тичка хочет воды; становится коровой; кусается, мычит: «мы—читеры»
…
софт коммуникация с представителями института
…
со——фт и соф——и—ты:
т. д.
.а .а
(очи — крик)
…
вольни: тельное красиво—чирик
Алена И.: Биеннале «Мир без труда» раззадоривает своей дерзостью — технически это и не биеннале вовсе, но самоорганизованный фестиваль, который неизменно привлекает множество участников и зрителей. На этот раз биеннале состоялась на территории фольгопрокатного завода, что само по себе уже стало событием — это невероятно фактурное место, в которое работы участников вписались настолько органично, что ни на секунду не возникало сомнений, что тут они и должны быть. Неспешная прогулка, марширование на демонстрации с самосочиненными плакатами среди промышленных сооружений, поэтический перформанс на фоне ворочающих мешки со стройматериалами рабочих, финальная дискуссия на крыше заброшенного корпуса с видом на верфи сформировали цельное приключение, позволяющее понять переживания современных художников, покрытые не институциональной пылью, но пылью действующего завода. Сообщество НИИ ЧЕГО ДЕЛАТЬ в очередной раз продемонстрировало свою гибкость, нежность, способность захватить и покорить любое пространство.
Марина И.: Ключевое впечатление от моего, к сожалению, недлительного посещения биеннале — это впечатление среды. Необязательно знать в подробностях, как она формировалась и из чего складывалась, чтобы уловить ее сформированность и слаженность. Эта среда — система отношений, особый тип чувствительности и способ взаимодействия, которые считываются как-то поверх или сбоку от собственно узлов взаимодействия — то есть художественных объектов и процессов. Как бы грамматика этого языка: легкость, сырость, безоценочность, поддержка без усердия, ответственность без давления, рефлексия без зацикленности, коллективность без генерализации, свобода без претензии, мир без труда.
Настя М.: Когда выставка проходит не в галерейном/музейном пространстве, а в какой-то заброшенной или природной локации, мне кажется, что место производит на меня большее впечатление, чем искусство. Иногда возникает ощущение, что если убрать искусство, хуже не станет. Думаю, случай биеннале Мир без труда как раз про удачное совмещение территории с объектами и перфомансами.
Я пришла рано, до начала экскурсии, и, плохо помня план экспозиции, бродила по территории завода, возможно, принимая за объект искусства то, что им не является.
Моя работа по содержанию не относилась к основной теме биеннале (безусловный базовый доход) и была не о новых социальных практиках настоящего, а о прошлом опыте эмоционального производства, заботы о других и выгорания. Актуальность темы иллюстрировала ситуация, в которой эта работа создавалась: прекарный статус, наличие нескольких подработок, мало свободного времени. Но, тем не менее, мне было очень важно вырваться из рутины выживания и принять участие в выставке.
Макc E.: Насколько я помню, биеннале «Мир без труда» задумывалась как событие с размытыми временными границами, чему помешало закрытие Студии 4.413 (а может, и ещё какие обстоятельства, о которых я не знаю). В итоге получилось событие, размытое в пространстве — несмотря на то, что локация была более-менее определённой. Это была галерея М83 и примыкающие территории фольгопрокатного завода на Матисовом острове, который сам по себе — более чем странное место с будто бы остановившимся временем. Завод — некогда колыбель капитализма, о чём было указано в анонсе события — сейчас представляет собой полузаброшенные полупустырные территории с оазисами характерной стихийной растительности. Часть этих территорий используется под какие-то производственные нужды, но значительная часть пустует, и их масштаб поражает. На этих огромных диковатых пространствах и рассредоточилась пост-трудовая биеннале. Бывшие помещения заводоуправления, бывшие душевые и раздевалки, цехи, ангары, каморки, крыши, лестницы, улицы и проезды — всё было оккупировано хрупким, уязвимым, мерцающим, но при этом оставалось ещё очень много всякой пустоты. От события на тему пост-труда на территории всё ещё действующего завода можно было ожидать столкновения, конфронтации с ситуацией продолжающегося производства. В какой-то момент мне даже показалось, что так и есть: когда художница Надя Изосимова лежала на символически огороженном клочке земли на фоне красного транспаранта «я — художник! моя работа — делать ничего», а где-то в метре от неё проезжала казавшаяся огромной грузовая машина. Однако в целом никакого противостояния не было — потому что сам труд на этом предприятии носил какой-то реликтовый, остаточный, постапокалиптический характер, как если бы уже после смерти рабочие в силу некоей инерции ещё продолжали совершать трудовые движения. Сомнительные производства располагаются на огромных бесхозных землях странными и заброшенными кустарными островками, которые сами напоминают заросли полыни, очитка и паслёна. По большому счёту, такой труд, сам себя переживший, уже мало чем отличается от пост-труда.
фото: Марина Русских
авторы реплик: Мария Дмитриева, Сюзанна Ориордан, Катя Иванова, Илья Фирдман, Наташа Рыбалко, Александра Абакшина, Кристина Козина, Марина Русских, Маша Ивасенко, Оля Русакова, Влад Гагин, Алена Исаханян, Марина Исраилова, Анастасия Макаренко, Макс Евстропов.