Этот материал посвящен ситуации, сложившейся вокруг двух архивов: Сибирского архива современного искусства и Архива современного искусства в ЦК19.

Первый из них, Сибирский архив современного искусства (САСИ), появился три года назад благодаря усилиям и труду Ирки Солзы, интервью с которой КРАПИВА публиковала в мае 2019 года.

Это самоорганизованный сайт-архив, который собирает информацию о выставках и событиях, коллективах и художниках из нескольких городов Сибири, в первую очередь, Новосибирска, и помимо него — из Томска, Красноярска, Барнаула.

Не так давно ЦК19, институция, начавшая работу в 2019 году в Новосибирске (см. интервью Егора Софронова с сотрудниками ЦК19 Ангелиной Бурлюк и Петром Жеребцовым), опубликовала новость о запуске второго упомянутого выше архива — Архива современного искусства, который войдет в базу RAAN (Russian Art Archive Network, Сеть архивов российского искусства). На данный момент над этим архивом работают сотрудники ЦК19 Петр Жеребцов и Михаил Харитонов и привлеченная исследовательница Анна Галеева.

Сосуществование двух — очень разных, насколько мы можем судить — архивов, базирующихся в одном городе и посвященных современному искусству, инициировало этот текст. Предшествующая ему история сотрудничества, разногласий и конфликта, после которого отношения между Иркой Солзой и ЦК19 были прекращены, известна немногим и должна быть, на наш взгляд, рассказана публично. КРАПИВА попросила обе стороны высказаться о сложившейся ситуации. Также мы передали вопросы к Ангелине Бурлюк и Петру Жеребцову, сотрудникам ЦК19, сформулированные Иркой Солзой, и публикуем полученные ответы.

Мы надеемся, что этот материал и возможная последующая дискуссия позволят КРАПИВЕ выступить площадкой-посредником для обсуждения как конкретной ситуации, так и более обширных вопросов: о том, каким значением обладает архив локальных инициатив, как должно строиться сотрудничество самоорганизаций и институций, как и для кого производить локальное знание, и наконец, — как действовать в сфере культуры в сложившейся в РФ политической обстановке.

Ирка Солза:

В первую очередь хочу поблагодарить «Крапиву» за поддержку: именно благодаря Марине Исраиловой и публикации интервью со мной о деятельности Сибирского архива современного искусства узнали за пределами Сибирского региона. И вот сейчас «Крапива» вновь дает мне возможность высказаться и донести свою позицию, что я очень ценю.

В конфликтной ситуации, которая развернулась вокруг возникновения в Новосибирске второго архива современного искусства на базе молодой институции ЦК19, сплелось несколько разных вопросов, и я бы хотела постараться их последовательно осветить, сконцентрировавшись на трех основных темах. Мне кажется важным поднять вопрос о взаимодействии институции и самоорганизации, которое в данном случае было довольно болезненным, а также обсудить методологические установки, которыми руководствуется один и другой архив, и то, какие, как мне представляется, политические следствия в более широком смысле имеют такие установки, порой негласные и не до конца осознанные. Кроме того, мне хотелось бы раскрыть то принципиальное политическое расхождение, которое привело к моему бойкоту как ЦК19, так и других культурных учреждений нашего города и области, и затронуть в этой связи вопросы солидарности.

Летом 2019 года, после публикации интервью в «Крапиве», со мной связался представитель музея «Гараж», и мне предложили грант на архивные исследования и последующее внесение материалов в базу RAAN, Сеть архивов российского искусства. Для получения гранта было необходимо юридическое лицо, которое занялось бы составлением договора и отчетностью. Также в рамках гранта была возможность закупить стеллажи и оргтехнику и организовать физическое хранение материалов архива. Я обратилась с этим предложением в центр культуры ЦК19, и мы начали подготовительную работу. Одним из пунктов этой подготовки стало составление списка художников, материалы по которым нужно было собрать и внести в архив. Тогда впервые встал вопрос о критериях такого отбора. Мы вместе с моим коллегой по философскому семинару, которого я пригласила заняться этим исследованием, в ходе обсуждений сформулировали два социологических критерия, которые исключили бы мою персональную предвзятость по отношению к тем или иным художниках. Во-первых, была нарисована карта сообществ и художественных объединений с 90-х по 2019 год, где были выделены ключевые участники, вокруг которых эти, в том числе андеграундные, сообщества формировались. Во-вторых, мной были проанализированы списки участников почти 100 выставок за 10 лет, которые проходили как в институционализированных, так и в самоорганизованных пространствах, и составлен список наиболее активных авторов, разбитый по возрастным группам. Таким образом, нами предполагалось, что в финальный список, ограниченный сроками гранта и нашими возможностями по сбору материала, будут внесены люди, которые объединяли вокруг себя других художников, становясь центрами притяжения, а также наиболее активные в последние 10 лет авторы-одиночки из разных поколений. Однако, в один из наших созвонов с Москвой ЦК19 поставили меня перед фактом, что половина списка будет формироваться Петром Жеребцовым, куратором ЦК19, а собирать материал по этой половине будет их сотрудник, который наравне со мной будет выполнять роль исследователя в рамках гранта. Никаких предварительных обсуждений со мной такой «расплаты» за сотрудничество не было, объяснено это было тем, что «институции необходимо, чтобы знания остались внутри институции». Изначально ЦК19 хотели сформировать список институций, информацию о которых они хотели бы сохранить в архиве, а не художников, чтобы, как это было сейчас, полтора года спустя, объяснено Петром, — «сформулировать гипотезу об институциональной воспроизводимости и проверить ее на практике в ЦК19», то есть провести исследование, всецело определяемое утилитарными, практическими целями институции, озабоченной своим функционированием и устойчивостью. Тогда все же получилось «переключить» работу на внесение материалов именно по художникам. Во время презентации списка художников Петром были озвучены его принципы отбора: «состоятельность и художественная убедительность» (формулировка может быть недословной, так как прошло уже достаточно много времени), причем насколько тот или иной художник «состоятелен» и «убедителен», определялось сотрудниками ЦК19 на основании их личных представлений. Тогда я промолчала и смирилась с таким положением дел как с неизбежной уступкой, которая позволила бы мне выполнить хотя бы часть работы.

В декабре 2020 года ЦК19 опубликовали в СМИ пресс-релиз о создании новосибирского архива современного искусства на базе институции, из которого можно вывести примерное представление о том, какой список художников был взят в работу после моего выхода из проекта. Во-первых, есть опасение, что акцент все-таки сместился в сторону институциональных образований в ущерб отдельным авторам, так как упоминается, что «центр [ЦК19] … собрал материалы галереи „Зелёная Пирамида“, White Cube Gallery, No Soap Gallery, Фонда имени Кондратюка и Сибирского центра современного искусства (СЦСИ)». Во-вторых, перечень упоминаемых в пресс-релизе художников также вызывает подозрение в том, что произошел определенный перекос в сторону бо’льшей представленности художников именно круга так называемого «сибирского иронического концептуализма», главный представитель которого, художник Вячеслав Мизин, является старшим куратором ЦК19, и мне видится в этом конфликт интересов.

Несмотря на эти противоречия, причиной моего выхода из проекта послужила конкретная политическая ситуация, связанная с ЦК19 лишь опосредованно. Летом 2020 года, перед голосованием по поправкам к Конституции, новосибирский штаб Навального выпустил видео, которое начинается со скриншота сообщения, в котором говорится о необходимости проголосовать и о том, что «данные о проголосовавших в каждом учреждении» автор сообщения «сводит для А. В. Терешковой каждый день утром». Анна Васильевна Терешкова работает начальником департамента культуры, спорта и молодежной политики мэрии города Новосибирска, а до этого с 2010 года она была начальником отдела, затем — директором Сибирского центра современного искусства (СЦСИ), а с 2012 по 2014 годы — директором Сибирского филиала ГЦСИ. Она известна как человек либеральных взглядов, активно поддерживавший и защищавший современное искусство в Новосибирске, например, от православных активистов. Центр культуры ЦК19 подчиняется именно департаменту Терешковой. Далее сотрудники штаба позвонили по указанному в сообщении номеру и, выдав себя за работников одного из домов молодежи, выяснили, что необходимость отчитываться перед начальством о том, сходил ли ты на голосование, действительно существует. Петр и Ангелина тогда отказались комментировать эту ситуацию как от лица институции, так и лично, сама Терешкова отрицала свое участие в контроле явки на голосовании, но никаких доказательств обратного представлено не было. Мной было принято решение бойкотировать все учреждения, находящиеся в подчинении Терешковой, — не сотрудничать и не участвовать в их проектах вплоть до ее отставки. Так я вышла из совместного с ЦК19 и RAAN архивного проекта. Вскоре после этого, в неделю голосования, я увидела в соцсетях Отдела искусств Новосибирской областной библиотеки (НГОНБ) пост о том, как сотрудники библиотеки радостно голосуют за поправки, и обратила внимание на странный хештег #ОГ54. Как нетрудно догадаться, «ОГ» означало «общероссийское голосование», а «54» — код нашего региона. Как я выяснила, в дни голосования в соцсетях с этими хештегами публиковались не только отчеты с УИКов, но и посты обычных людей, которые рассказывали о том, что сходили на голосование и призывали прийти своих друзей. Часто вместе с хештегом региона стояли и другие: #всечестно, #голосуемза и хештеги, означающие конкретные районы и учреждения. Я просматривала эти посты в течение нескольких дней и видела, что тексты постов повторяются дословно, например, кто-то даже не менял фразу «проголосовал я четвёртый раз» — вот так, тоже с буквой «ё» и глаголом в мужском роде эту фразу можно было увидеть в посте у женщины. Эти дословные повторы, как и фиксированный набор довольно специфических хештегов, говорит о принудительности постов, о том, что они были спущены централизовано. После просмотра страничек людей, которые оставляли такие посты, становилось понятно, что значительная часть из них работает в образовательных и культурных учреждениях области. При смене номера в хештеге такие однотипные посты можно было увидеть и по другим регионам по всей России, в том числе много однотипных, написанных под копирку, постов от наблюдателей. Дальше мне пришла в голову мысль о том, что сотрудники учреждений могли обмениваться вКонтакте и инструкциями, и, подбирая возможные названия таких документов, я нашла «методические рекомендации по инструктажу референтных лиц» с примерами аргументации с целью «стимулировать высокую гражданскую активность» в рамках голосования по поправкам и «методические пособия по организации информационных мероприятий для ответственных по предприятиям», в которых подробно прописывалось, как должны быть организованы «мероприятия» по увеличению явки на предприятиях. Там же я нашла заготовки текстов для наблюдателей. Все материалы, собранные мной в те дни, все еще хранятся по этой ссылке, и любой желающий может лично в этом убедиться. Об этом тогда написало наше местное издание «Тайга.инфо», журналисты которого проверили информацию, которую я им прислала, и самостоятельно нашли, что отделения «Единой России» публикуют посты с тем же набором хештегов, включая хештег #ОГ. То, что принуждение бюджетников является одним из столпов нечестности проходящих в России выборов, конечно, не является новостью, но мне впервые во всей конкретности открылась общероссийская схема такого принуждения. Примечательным моментом в этой истории является то, что организована она, судя по всему, таким образом, чтобы не задевать крупные города и учреждения, в которых работают более или менее публичные люди, поэтому все время голосования по поправкам такой хештег, гуляющий по пабликам областных домов творчества, молодежных центров и школ, не особо привлекал к себе внимание. После того, как это вскрылось, ЦК19 видится мне, в противовес их собственным заявлениям, не оплотом свободы, чьи «голоса и лояльность не покупают», а благополучной витриной, которой отмерено некоторое пространство маневра, в то время, как в Искитиме, Тогучине, Куйбышеве и других городках и поселках права их коллег, занимающихся культурой и образованием, грубо нарушаются. Автономия, которой наделили ЦК19 в ряде вопросов, оплачивается их молчанием и равнодушием к происходящему в других культурных учреждениях города, области и в целом страны. Областная библиотека, с которой началась эта история, и сотрудники которой подтвердили то, что их «мотивировали» проголосовать, является партнером ЦК19 и обеспечивает техническое сопровождение новоявленного Новосибирского архива современного искусства.

***

Одна из моих проблем во всех этих затянутых взаимоотношениях с ЦК19 заключается в том, что в свое время я слишком всерьез восприняла основной лозунг, который был выбран для этой институции современного искусства: «Все можно вообразить иначе». Не стоит представлять социальное поле как некое гладкое пространство, передвижение и распространение по которому прямо коррелирует с тем, какими качествами ты обладаешь и какие потенции в себе заключаешь. Степень известности художника не связана напрямую с художественными качествами его произведений или убедительностью его высказываний и жестов, как и не связаны напрямую авторитет, весомость какой-либо инициативы и общественное мнение о ней только с теми реальными действиями, которые она совершает. Мир, в котором мы живем, испещрен линиями власти и разрывами, которые ими порождаются, отсекающими ряд возможностей для одних и предоставляющими содействие другим; политические выборы, лояльность или принципиальность, особенности социальной активности и те специфические пути, которые для нее избираются, способы распространения информации и  доступ к таким способам, наличие или отсутствие социальных связей — все это создает карту несправедливостей, которая может быть бездумно воспроизведена в рамках собирания архива, если не противопоставить существующему порядку другие принципы, отличные от уже существующих иерархий, в которых одни художники оказываются более известными и востребованными и, как следствие, воспринимаются как более «значимые» и более «убедительные» в художественном плане. Мы не можем знать сейчас, каким будет искусствоведение будущего, как оно изменит свои методы и на чем будет фокусировать свое внимание. Более того, так как современные архивы публикуются онлайн в открытом доступе, это открывает возможности для их использования уже здесь и сейчас, художниками, кураторами, арт-критиками и исследователями — в качестве гибкого инструмента, который может служить самым разным намерениям. Поэтому архив видится мне не как закрытый массив, построенный на принципах ранжирования и оценки, а как выражение коллективной и разнонаправленной воли людей, которые хотят сохранить свое прошлое. Это подводит нас к тому, что включение в архив должно строиться на минимальном количестве формальных условий. В случае САСИ это — во-первых, перечень медиа, которые могут быть более или менее адекватно представлены фотографиями и текстовой документацией (таким образом исключается театр, музыка и литература), во-вторых, временное ограничение (промежуток, начиная с 2010, что, однако не исключает возможность включения более ранних материалов), а в-третьих, пространственная локализация в границах Сибирского региона. Такой отказ от вынесения оценок является политическим решением, направленным, в более отдаленной перспективе, на формирование подлинно демократического пространства представленности, к которому имеют равный доступ группы и отдельные люди, находящиеся в отношениях непримиримого антагонизма, представляющие самые разные, несводимые версии того, чем может быть искусство. Вынесение оценок сейчас, равно как и сужение в силу тех или иных причин спектра возможных архивов, каждый из которых представлял бы свой способ сбора и организации материала, работает против будущего, в котором все представления об искусстве могут быть пересмотрены и всё может быть «воображено иначе».

Аналогичным образом строится мое решение относительно ситуации, в которой культурные учреждения оказываются замешаны в пособничестве в антидемократическом переписывании Конституции. Я прекрасно понимаю неспособность рядовых сотрудников противостоять этому электоральному принуждению и не осуждаю их, и прекрасно понимаю выбор тех, кто решает претерпеть это, как им кажется, малое зло, чтобы иметь возможность делать добрые дела с помощью тех ресурсов, которые им предоставлены в обмен на эту лояльность. Я понимаю тех, кто говорит, что «так было всегда», «все всё понимают» и нам нужно смириться. Однако, свое решение я принимаю, исходя из воображаемой ситуации желаемого будущего, в котором подобные действия являются недопустимыми, и обвинения в принуждении граждан к голосованию приводят к полному отказу от сотрудничества с организациями, в этом уличенными, до тех пор, пока, после необходимого расследования, эти обвинения не будут сняты или же их руководство не понесет заслуженное наказание. Из ситуации, в которой институции будут больше зависеть от общества, а не от власти, и работать в интересах людей и их будущего.

Для желающих содействовать работе архива или сотрудничать с ним: инструкция про архивирование и взаимодействие с САСИ.

Запрос от КРАПИВЫ к ЦК19 был адресован Ангелине Бурлюк и Петру Жеребцову и звучал следующим образом:

Петр, Ангелина, добрый день!

Коллектив медиа КРАПИВА просит прокомментировать ситуацию вокруг Сибирского архива современного искусства, организованного Иркой Солзой три года назад, и архива Новосибирского искусства ЦК19, в частности: 

1. историю создания последнего и участия в ней Ирки Солзы; 

2. и, что более важно, стратегии взаимодействия архивов, планирующиеся в дальнейшем. 

В мае 2019-го мы делали интервью с Иркой и с тех пор стараемся следить за деятельностью САСИ.

Сейчас мы готовим материал, посвященный ситуации вокруг двух архивов и просим вас также рассказать о стратегиях сбора архивных материалов, принципах отбора и архивации. Нам хотелось бы прояснить кажущуюся крайне запутанной ситуацию сосуществования архивов, представленности различных групп и художниц_ков в них, возможностях сотрудничества между архивами. 

Центр культуры ЦК19:

Мы благодарны Ирке Солзе за инициативу и предложение о сотрудничестве с музеем «Гараж». Ирка покинула проект сама, в одностороннем порядке по собственным идеологическим причинам и сообщила о своем выходе из проекта в письме ЦК19 и партнёру, то есть Музею.

Совместно с архивом Музея «Гараж» мы приняли решение продолжать работу по согласованным на тот момент темам, чтобы создать архивный фонд ЦК19. Вместе с командой Музея мы оценили пул работы и определили, что для создания одного фонда документов, собранных вокруг двенадцати персоналий, потребуется один год работы и команда на месте из трех человек. В настоящее время архивом занимаются Пётр Жеребцов в качестве редактора, в качестве архивистов — Михаил Харитонов и привлеченная исследовательница Анна Галеева. Все участники прошли обучение и начали реализацию проекта.

Устройство базы RAAN имеет два основных типа карточек — персоналии и события. В первый список персоналий вошли преимущественно художники старшего поколения, кто формировал художественную повестку в Новосибирске с конца 80-х годов и наиболее активно — в 90-е и 00-е годы. Также список был расширен теми, кто оказывался под влиянием старшего поколения и/или создавал свой контекст в диалоге с настоящей ситуацией. Более подробно можно ознакомиться здесь.

Важно подчеркнуть, что сбор архива — это процесс. И важно понимать, что мы двигаемся от персоналий, но собираем документы. А каждый документ (будь то видео, фотография или эфемерида) предполагает описание в карточке: нужно указывать участников, партнеров, организаторов и даже гостей. Институция только запускает работу, поэтому список персоналий будет существенно расширяться по мере развития проекта и благодаря появлению партнёров.

Конечно, мы думаем об устойчивости, поэтому готовимся создать физически существующий стационарный архив. Коллеги готовят необходимые документы, постепенно закупают оборудование. Наша цель — заложить материальную основу для хранения, завести в институции воспроизводимые механизмы сбора, описи и оцифровки документов. В перспективе физическое собрание может стать источником для будущих выставок, статей, изданий, обеспечивать доступ к материалам для исследователей, кураторов и всех, кто работает с искусством.

Мы понимаем, что фонд САСИ мог значительно расширить проект уже в первый год работы. САСИ (Сибирский архив современного искусства) — существует три года, это значительная подборка материалов.

В следующем году мы планируем организовать круглый стол в онлайне о стратегиях и принципах сбора архива современного искусства. В качестве участников пригласим исследователей и архивистов из других городов, вне зависимости от их академического статуса и аффилиации с институциями, готовых поделиться своим опытом. Безусловно, мы видим и Ирку Солзу в качестве докладчицы о проекте САСИ, если наше предложение будет принято.

Со своей стороны мы можем, рассказывая об архиве ЦК19, упоминать и самоорганизованный архив, например, в интервью или в подборках в других медиа. Наиболее органично это получается именно в публикациях, где редакции дают возможность спикерам развернуть реплику и рассказать о контексте. Например, так было в реплике Ангелины Бурлюк Артгиду, или итогах года журнала Makers of Siberia, где вместо разговора об избранных проектах институции мы решили напомнить об инициативах художников.

КРАПИВА также передала сотрудникам ЦК19 Ангелине Бурлюк и Петру Жеребцову ЦК19 вопросы, сформулированные Иркой Солзой и адресованные им. Публикуем также их и полученные ответы.

1. Как, по вашему мнению, институция должна выстраивать свою работу и свою публичную репрезентацию по отношению к самоорганизации, с которой институция не может сотрудничать и которую она не может инкорпорировать, с тем, чтобы не навредить ей? Должна ли институция предпринимать какие-либо шаги для исправления диспропорции, когда самоорганизованное, попадая в «институциональную тень», по умолчанию воспринимается как нечто некомпетентное, менее серьезное и не заслуживающее внимания и доверия или вовсе несуществующее, поскольку институция, пользуясь своей символической властью, выстраивает такую картину реальности, из которой эта самоорганизация оказывается исключена?

Отвечает Ангелина Бурлюк, работница ЦК19: 

К сожалению, в самой постановке вопросов уже содержится оценка и воздействие, из-за которых может формироваться негативное восприятие деятельности институции. Я не согласна с формулировками, которые звучат как утверждения и случившиеся факты наличия «диспропорции» или «институциональной тени».

Если говорить про наши ресурсы, то у ЦК19 нет собственного бюджета на проекты или развитие. Но благодаря поддержке партнёров, сообщества, активному участию художников, мы можем развиваться, тем самым создавая условия для участников художественного процесса. Грант «Гаража» открывает для этого большое количество возможностей. Я очень рада, что Музей предложил нам продолжить сотрудничество и поддерживает команду постоянной экспертизой: от юридических вопросов «как принять» и «как заключить такой-то договор», до «как хранить» и «вот в этой карточке такое-то событие…». А еще теперь на базе ЦК19 может появиться место, где будут храниться письма, редкие видео, какие-нибудь афиши А4 группы Nuclear Losь, напечатанные на принтере, или, например, фотографии с выставки «Аутодафе», где члены союза художников позируют на фоне свиных голов!

Мне очень хочется надеяться, что это значит, что никто не уйдет незамеченным, память у искусства станет долгой, а новые поколения художников будут работать в диалоге с теми или критиковать тех, кто начинал несколько десятилетий назад.

Одна из расшифровок нашей аббревиатуры ЦК — это цель коммуникации. В 2021 году мы хотим организовать круглый стол, чтобы обсудить с другими архивными проектами и командами, собирающими материалы о современном искусстве, принципы и подходы, которые они выработали в процессе сбора архива. Например, мы сейчас начали сотрудничество с Открытой базой данных «МИР», это очень интересный проект четырех независимых исследовательниц, заземливших его на базе Европейского Университета при поддержке Техно-Арт-Центра. Думаю, будет интересно узнать, как они организовали такую гибридную структуру и как она будет работать.

Главное, что стратегии могут быть разными. И у каждого актора — как у институции и её сотрудников, так и у независимых инициатив — есть право на выбор. Здесь для нас, пожалуй, особенно значимы принципы равенства, независимости и возможность сосуществования различных точек зрения, ведь ни у кого нет монополии на архивную деятельность, каждая инициатива уникальна и движется в своём направлении. От того, что в городе будет несколько архивов современного искусства, с разной географией, архивируемыми материалами, и, наконец, оптиками, на мой взгляд, художественное сообщество только выигрывает.

2. Расскажите о своем понимании солидарности культурных работников. Что является поводом для публичного выражения такой солидарности и почему принуждение к голосованию таким поводом не стало? Почему ваша борьба за системные изменения в сфере культуры не касается такого использования руководством работников и работниц культуры в политических целях.

Мой ответ предваряет дисклеймер. С прошлого года, если не ошибаюсь, с момента старта фестиваля, в ЦК19 соблюдается принцип нейтралитета во внешней коммуникации, когда сотрудников пытаются вовлечь в политические конфликты и призывают высказываться от имени организации. Поэтому я могу выражать какие-то позиции относительно выборов/голосования только от себя, но не от имени коллег и ЦК19. Институциональной позиции здесь быть не может.

Касательно моего участия в запросе системных изменения в культуре. Письмо для дискуссии на «Немоскве» я и Пётр писали вместе с товарищами из РРР — это неформальное объединение и скорее то, что случилось органически во время локдауна. Мы все очень разные, и это принципиально. Мы не пытаемся стянуть внимание к одному проекту, институции и личности. РРР — это люди, а не институции. Работники и работницы современной культуры и искусства из 15 городов страны. РРР как коллективность не проявляет себя в отсутствии внешнего вызова, собирается только для ответа, чтобы выработать общую позицию, чтобы она была видимой. Таким поводом стало приглашение отдельных участников РРР принять участие в дискуссии 3 сентября. Когда нет повода — мы взаимодействуем в логике обмена, а не производства. Сосуществуем на базе чата в доверительной и комфортной среде.

О письме, конечно, знали и мои коллеги. И поддержали инициативу, некоторые выразили готовность подписать его. Не скрою, что внутри была дискуссия, обозначаются ли подписанты как работники институции ЦК19. На тот момент: Инна Остроменская, Пётр Жеребцов, Екатерина Рудая, Михаил Харитонов и я. Решили обозначить, во-первых, потому что институция принимала поезд «Немосквы», во-вторых, благодаря взаимности в этом решении и ощутимой поддержке коллег, не оставивших подпись, но следивших за ситуацией.

Что касается моего чувства солидарности. Дальше пойдут очень личные вещи, касающиеся только моих взглядов, которые, как мне кажется, я предаю гласности вынужденно. Я руководствуюсь достаточно старомодной модернистской оптикой, но менять взгляды из соображений «гибкости» или «мобильности» не вижу для себя возможным. Есть «класс в себе», есть «класс для себя». РРР лично для меня — «класс для себя». Моя солидарность строится на том, что это люди, которые обрели голос, и к этим множественным голосам в конкретных вызовах может присоединяться и мой. Все работники культуры вместе — это «класс в себе». И я, как работница учреждения в структуре депкульта, и работник центра в структуре комитета по делам молодежи, являемся бюджетными работниками учреждений, подведомственных мэрии. Можем ли мы осознать классовое родство? Пожалуй, нет. Солидарность не может быть основана на «уровне подчинения», она строится на единстве взглядов, ценностей и требований, которые мы можем выдвигать. Могу ли я солидаризироваться с работником, который зачем-то пишет посты «голосуйте за поправки» или отчитывается о своей явке на голосование? Нет, не могу. Потому что не могу представить, чтобы меня или коллег, кто со мной сейчас работает, или моих товарищей за пределами институции могли бы принудить к таким действиям. Могу ли я подписать петицию или пойти на пикет в поддержку этих работников, если факт принуждения доказан и/или принужденные назвали себя и что-то организовали для решения проблемы? Думаю, что да. Но заставлять работников говорить о своих проблемах, чтобы решать их, я не стану. Процитирую здесь сибирский журнал «Настоящее»: «кого мы не назвали, назовите себя сами».

Еще я стараюсь участвовать в акциях, когда могу на что-то влиять, могу менять ситуацию. На голосование, организованное на пеньках, я не вижу способа воздействовать со своей стороны. За что, как я считаю, никто не имеет права меня обвинять, требовать извинений или признания какой-нибудь вины. Иначе это просто грубый кэнселинг, который призван обесценить смысл моего труда и выхолащивать мои взгляды. Эта реакция мешает бороться с самой проблемой — а именно с отсутствием у художественных институций в России автономии, а отсюда, и инструментов строить и публично выражать политическую ориентацию.