С самого начала эпидемии Covid-19 вирусы проникают не только в тела, но и в разум. Что они собой в действительности представляют? Для философа Эмануэля Коччиа вирусы это, прежде всего, сила трансформации. Переходя от одного существа к другому, они свидетельствуют о том, что все мы происходим из одного и того же дыхания жизни. Является ли это аргументом в пользу того, чтобы умерить свой страх перед возможностью заражения?

Эмануэль Коччиа — преподаватель Высшей школы социальных наук в Париже. Изучал средневековую философию, получил докторскую степень во Флоренции, преподавал историю философии во Фрайбурге, Германия. Сегодня известен как автор оригинальных работ в сфере эстетики. Несколько его книг переведены на английский язык — например, Sensible Life: A Micro-ontology of the Image (2016) и The Life of Plants: A Metaphysics of Mixture (2018). Последняя работа Métamorphoses (Метаморфозы) вышла в 2020 году.

Интервью Октава Ларманьяк-Матерона с Эмануэлем Коччиа опубликовано во французском философском журнале Philosophie Magazine 26.03.20. Для КРАПИВЫ его перевела Анастасия Качалова.

— В вашей последней работе «Метаморфозы» вы утверждаете, что все живое происходит из одной и той же жизни, которая находится в постоянном процессе превращения. Не этот ли печальный опыт мы все сегодня переживаем в связи с эпидемией?

— Последние две страницы «Метаморфоз», которые были написаны до происходящей сейчас эпидемии, посвящены вирусам. Там я обозначаю идею того, что вирус — это способ, которым будущее существует в настоящем. По сути, вирус является чистой силой метаморфозы, которая переходит от жизни к жизни, не ограничиваясь пределами тела. Свободный, бесконтрольный, почти нематериальный, не принадлежащий ни одному индивиду, он обладает способностью преображать все живое и позволяет ему реализовать свою особую форму. Только подумайте: часть нашей ДНК, около 8%, имеет вирусное происхождение! Вирусы — это сила, привносящая новизну, преобразование, трансформацию, они обладают созидательным потенциалом, сыгравшим важнейшую роль в эволюции. Они служат доказательством того, что по своей генетической идентичности мы являемся многовидовым бриколажем. Жиль Делез в «Тысяче Плато» писал, что «мы составляем ризому с нашими вирусами или скорее наши вирусы заставляют нас составить ризому с другими животными». С этой точки зрения будущее подобно болезни идентичности, раковой опухоли настоящего: оно вынуждает всех живых существ совершить метаморфозу. Нужно заболеть, позволить себе заразиться и в конце концов умереть, чтобы дать жизни идти своим ходом, а будущему — родиться.

— Этот взгляд на вещи может показаться скорее тревожным, чем обнадеживающим…

— Трансформирующая сила вирусов, очевидно, заключает в себе что-то тревожное — в том, как Covid-19 в настоящее время глубоко меняет наш мир. Эпидемиологический кризис в конце концов будет преодолен, но появление этого вируса уже непоправимо изменило наш образ жизни, социальные реалии, геополитическое равновесие. Тревога, которую мы испытываем сегодня, во многом обусловлена нашим осознанием того, что самое маленькое живое существо способно парализовать наиболее технически оснащенную человеческую цивилизацию. Эта трансформирующая сила невидимого существа, как мне кажется, ставит под сомнение нарциссизм наших обществ.

— То есть?

— Я думаю не только о том нарциссизме, который делает из человека хозяина природы, но и о том нарциссизме, который вынуждает нас приписывать человеку неслыханную и исключительную разрушительную власть над природным балансом. Мы продолжаем считать себя особенными, иными, исключительными — даже когда созерцаем те разрушения, которые мы наносим другим живым организмам. Но все же эта разрушительная сила, равно как и порождающая сила, распределена одинаково между всеми живыми существами. Человек — это не существо по преимуществу, которое разрушает природу. Любая бактерия, любой вирус, любое насекомое может оказать на мир очень большое воздействие.

— Значит, нынешняя пандемия тоже должна заставить нас изменить свое представление о природе?

— Современная экология продолжает питать иллюзию о том, что Земля представляет собой дом для всего живого. Эта идея уже подразумевается в самих словах «экология» и «экосистема»: oikos, по-гречески, обозначает обитель, хорошо организованную домашнюю среду. В действительности же природа — это не царство вечного равновесия, в котором у каждого есть свое место. Она — пространство порождения все новых живых организмов, которые появляются затем, чтобы нарушить это равновесие. Все существа мигрируют, все существа занимают дом других существ. Жизнь по своей сути только этим и является.

— Помимо боязни вируса, вызывает ли в вас сегодняшнее состояние климата страх смерти?

— Конечно. Это естественно, бояться смерти и бороться с ней по мере возможности. И это нормально, принимать меры для защиты сообщества, в особенности его самых уязвимых членов. Но помимо кризиса, который мы сегодня переживаем, наши общества склонны к тому, чтобы вытеснять смерть и мыслить индивидуальную жизнь в терминах абсолюта. Жизнь, которую мы проживаем, начинается не с нашего рождения — она является жизнью нашей матери, которая нашла в нас продолжение и которая продолжится в наших детях. Мы являемся той же плотью, тем же дыханием, теми же атомами, которыми являлась наша мать, приютившая нас в себе на девять месяцев. Жизнь переходит от тела к телу, от вида к виду, от царства к царству через рождение, кормление и, прежде всего, через смерть. Именно в силу того, что мы (люди, млекопитающие, растения, грибы, вирусы и т. д.) разделяем одно и то же дыхание жизни, мы одинаковым образом подвержены и смерти: я могу потерять свою жизнь именно постольку, поскольку, находясь во мне, моя жизнь может стать жизнью другого.

— Тогда смерть — это не конец жизни?

— Нет, она — метаморфоза той же самой жизни, которая постоянно протекает и готовит себя к тому, чтобы принять другие формы. Умирая, мы передаем эту жизнь другим существам. Вера в то, что наполняющая нас жизнь прекращается со смертью нашего тела, является следствием фетишизации нашего «Я» — представления о том, что каждый из нас обладает жизнью, принадлежащей нам на правах собственности и являющейся чем-то неповторимым. Необходимо освободить себя от этого представления.

— Такой подход дает некую свободу, но в первую очередь вызывает тревогу, вам так не кажется?

— Сама жизнь является тревожной и неоднозначной! Любая жизнь содержит в себе потенциал творения, изобретения; любая жизнь способна установить новый порядок, новую перспективу, новый способ существования. Но эта открытость неизвестному всегда предполагает темную, разрушительную сторону. Достаточно подумать об элементарном способе питания: наша жизнь в буквальном смысле выстроена на трупах живых существ. Наше тело — это кладбище бесконечного числа других существ. И мы сами однажды будем поглощены другими живыми организмами. В ситуации с вирусом мы понимаем, что эта сила новизны не связана с каким-либо определенным анатомическим строением, например, с размером, или с ментальными способностями. Как только появляется жизнь, вне зависимости от ее положения на древе эволюции, мы оказываемся свидетелями колоссальной силы, способной изменить облик нашей планеты.

— То есть стоит отказаться от традиционной идеи классификации видов?

— Конечно. Для нас естественно считать, что животное превосходит растение, растение — планету и так далее. Тем не менее, самые незначительные формы жизни не являются самыми элементарными или примитивными. Ни одно живое существо не сохранило ту форму, которую оно имело миллионы лет назад. За каждым из них стоит тысячелетняя история, к которой причастны другие существа. Эволюция вирусов, например, связана с эволюцией других живых существ, поскольку она «питается» теми же фрагментами ДНК.

— В чем заключается особенность того способа, которым существуют вирусы?

— Прежде всего, по поводу вирусов ведется полемика, которая, как мне кажется, никогда не закончится: являются ли вирусы живыми существами? Этот вопрос, по моему мнению, неправильно поставлен. Действительно, в живом всегда присутствует неживое. Мы образованы из той же материи, что и Земля; наша молекулярная структура содержит в себе что-то от неорганических веществ. Фактически, вирусы сводятся к ДНК или РНК — короче говоря, к генетическому материалу. У них нет клеточной структуры: ядра, митохондрий и т. д. Это удивительно, поскольку часто состав клетки является одинаковым для всех живых существ. Даже бактерии имеют клеточную структуру, хоть и очень своеобразную. Как бы то ни было, для размножения вирусам необходимо опираться на другие, более обширные биологические структуры: они «взламывают» клетки других организмов и передают им новые генетические установки для размножения.

— Стоит ли в таком случае думать о метафоре компьютерного вируса?

— Я считаю, что мы должны ее ниспровергнуть: любая информация — это вирус. Любая информация приходит откуда-то еще. В этом же смысле можно сказать, что язык и мышление имеют структуру, подобную генам: любая мысль может быть разделена на более или менее сложные элементы, которые, как и гены, могут быть переданы. Это то, что позволяет разуму других существ, который получает эти элементы, производить ту же самую мысль или совершать тот же самый жест, но уже в новом контексте.

— Значит, нужно признать то, что вирусы составляют часть того множества живых существ, которые нас населяют?

— Все мы являемся телами, которые переносят невероятное количество бактерий, вирусов, грибов, нечеловеческих существ. Таким образом, 100 миллиардов бактерий из 500-1000 биологических видов выбирают именно нас в качестве своего места жительства. Это в 10 раз больше того количества клеток, которые составляют наш организм. Словом, мы представляем собой не одно живое существо, но целое население, своего рода бродячий зоопарк, зверинец. Если углубиться, то можно сказать, что множество нечеловеческих существ, начиная с вирусов, способствовали формированию человеческого организма, его строения, структуры. Эти научные истины должны привести нас к тому, чтобы поставить под сомнение первостепенную значимость индивида, идею того, что он есть сущность, ограниченная собой и закрытая от мира и инаковости. Но также необходимо будет покончить и со значимостью видов…

— Что вы хотите этим сказать?

— Идя против науки, мы вырыли пропасть между разными видами. Мы никогда полностью не учитывали ту интуицию Дарвина, которая заключалась не столько в том, чтобы сказать, что человек происходит от приматов, сколько в идее того, что ни один вид не является чистым, поскольку все виды представляют собой странную смесь генетических идентичностей других видов, им предшествовавших. Все мы созданы друг для друга, все мы несем на себе знак множества тех форм, через которые прошла жизнь, прежде чем создать человеческую форму. Посмотрите на человеческое тело: большинство его морфологических черт, таких как нос или глаза, отнюдь не являются исключительно человеческими. Нашу жизнь едва можно назвать человеческой. Мы, живущие, представляем собой ту же жизнь, пришедшую к нам извне, только теперь видоизмененную. Жизнь, которая началась задолго до нас. Любой вид подобен бабочке другого вида и похож на гусеницу, готовую превратиться в бесконечное множество других гусениц. Финальным доказательством, с химической точки зрения, является то, что все мы разделяем один и тот же химический механизм, состоящий из цепей ДНК и РНК.