Из-за пандемии граница между Беларусью и Россией впервые стала такой осязаемой. Во-первых, её физически невозможно пересечь (во всяком случае законно гражданам РБ), а со стороны РФ даже уничтожаются дороги, которые делали её пересечение столь незаметным. Кроме того, по разные её стороны стали действовать очень отличающиеся дискурсивные режимы противодействия вирусу. В РФ коронавирус полноформатно представлен в выпусках государственных теленовостей, через введение пропускной системы, приложения для отслеживания перемещений, систему мер по экономической поддержке населения и т. д. В Беларуси ограничительных мер тоже множество, но они намного более фрагментарны, а риторика президента отличается кардинально от всего, что говорят лидеры окружающих государств.

На этом пересечении мои ростовские друзья и я, застанный карантином с белорусским паспортом в Минске, оказались друг для друга Другими больше чем когда-либо. Всю эту весну, пока я сокрушаюсь, что закрытые границы не дают мне приехать к 89-летней бабушке в Ростов-на-Дону, друзья вперемешку со словами поддержки присылают мне мемы про Лукашенко и его «докторские» советы или — почти что с молчаливым упреком — новости, основанные на них же. Некоторые полусочувственно дают оценку «да, вот у вас там жесть». Почти никто не спрашивает: «А как там у вас на самом деле?».

В этом тексте я не даю оценок правильности или достаточности тех или иных комплексов мер по противодействию пандемии. Меня интересует как во время пандемии между близкими людьми возникает волна оценок друг друга и решений соседних государств; как мы начинаем чувствовать (ложную) необходимость оправдываться за слова и дела своих правительств; и как материалы в медиа заменяют нам информацию из личной коммуникации.

Ниже по следам своих переписок с ростовскими друзьями и близкими я пытаюсь проследить эту нестабильность, неуверенность и желание примкнуть к какому-то из мнений; желание найти для себя ответы, которые на завтра всё ещё будут убеждать.  Одновременно, эти переписки убеждают меня, что эта нестабильность может быть переработана не только в агрессию, отчуждение и полемику, но и в практику дистанционной заботы друг о друге.

Закрытие границ

28-го февраля в Беларуси был подтверждён первый случай Ковид, и в этот же день я вернулся в Минск из недельного отпуска на западе Украины. А с 1-го по 12-е марта я пробыл у бабушки в Ростове. На рейсе туда из Минска я был единственным человеком в маске; правда, в минском аэропорту уже был санитайзер для рук, а в ростовском в масках был весь персонал. У меня это вызвало тогда внутреннее одобрение. Чисто количественно, подумал я тогда, адекватность подхода к пандемии в России ещё критичнее, ведь там живёт более 140 млн человек (а не 9 с небольшим, как в Беларуси). В Ростове мы ещё пару раз сходили в бар с друзьями, но я купил дезинфектор и дома у бабушки отделил свою посуду от её. Диагнозов Ковид-19 в Ростовской области ещё не было, и перестать видеться с людьми не казалось нужным.

На обратном пути в Минск кроме меня в маске был ещё один человек, но теперь уже и в минском аэропорту сотрудники были в масках. Риторика отрицания угрозы, используемая Лукашенко, меня очень раздражала, и я ожидал, что через короткое время в Беларуси политика в отношении эпидемии станет такой же как у её стран-соседей.

В то время мои ростовские друзья обсуждали прежде всего риск отмены мероприятий и возможность новых запретов — «у нас ведь любят позапрещать». А я уже со страхом вспоминал о том, что слышал по итальянскому телевидению — его смотрели мои минские соседи по квартире.

В Беларуси по моему возвращению на улицах появились люди в масках, особенно те, кто имеют не славянскую внешность — кажется, от них общество ожидало этого в первую очередь.

16-го марта вечером российские власти объявили, что запретят въезжать гражданам Беларуси на свою территорию, потому что республика не следует рекомендациям ВОЗ. У меня это вызвало искреннее возмущение — в России на тот момент было проведено меньше тестов на душу населения чем в Беларуси, а ВОЗ не рекомендовала закрывать границы. Через несколько часов появились новости о том, что РФ закроет границы для всех иностранцев, но ощущение, что граждан Беларуси перед этим успели пристыдить за их президента отдельно, в моих минских чатиках осталось.

И вот я шлю другу сообщение про закрытие границы — оно не даст мне приехать в Ростов в запланированную дату (конец марта), сыграть концерт (11 апреля), да и вообще неизвестно насколько отрежет возможность приезда. В ответ я больше всего боюсь получить какой-нибудь ролик, где Лукашенко выдаёт советы по лечению коронавируса. Но друг — о счастье! — пишет «Чистая политика! Можно подумать тут за этим следят» и добавляет «Не ссы. Поиграются в карантин и снимут через неделю». Я уже не верю в то, что карантин снимут раньше обещанного 1 мая, но не спорю — мне отчаянно хочется, чтобы слова друга оказались правдой. А главное, что мне важно — это то, что меня не осудили.

Оправдания

Следующие несколько дней мне впервые так жгуче стыдно за страну своего паспорта: все её соседи закрыли границы и ввели карантин, а белорусский президент демонстративно отрицает угрозу. Забыть о стране не позволяет невозможность выезда из неё куда-либо; я пытаюсь доделать дела в центре Минска, чтобы не возвращаться туда со своей окраины, пока не минёт пик эпидемии. В середине марта людей в масках на улицах отчаянно мало, но сами улицы пустеют, а ещё на них становится небывало много велосипедов. Мои знакомые массово уходят на самоизоляцию, а любимые места — на карантин.

Пытаюсь писать про это друзьям, потому что моя жизнь радикально изменилась, а зарубежные СМИ пишут так, будто бы Беларусь — страна с её населением — игнорирует вирус. Переживаю — а как будет выглядеть Минск в их глазах? Не будут ли они судить про его жителей по словам Лукашенко, который обвиняет жертв коронавируса; который заявляет, что от Ковида в Беларуси не умрёт ни один человек, хотя официальная же статистика страны уже признала десятки смертей? Пишу текст для Сигмы, пишу друзьям про детали минской мобилизации, чуть ли не каждый раз добавляя «люди не такие идиоты как президент».

Тем временем, в Ростов-на-Дону приходит карантин. По российскому ТВ все сюжеты теперь — про коронавирус; в соцсетях гуляет письмо из Италии, которое живописует тамошние ужасы пандемии и призывает остальных людей отнести к вызову серьёзно — я прочитал это письмо неделей раньше, но теперь мне переслали его и из Ростова. Мои ростовские друзья теперь тоже запираются дома. Друг едет на вокзал сдавать мамин билет на поезд, чтобы ей не приходилось каждую неделю мотаться между двумя городами области. Подруга присылает селфи в маске, у пожилых родственников. «Я не против карантина» говорит она мне в голосовом. А я про себя думаю, что мои ростовские друзья приходят к этой мысли на две недели позже минских.

Знакомое вегетарианское кафе «Колючка» в Ростове переходит на работу только в режиме доставки. 31-го марта в России последний день работы баров. Друзья боятся, что некоторые их них не смогут открыться после карантина. «Было ощущение какого-то последнего дня Помпеи»  — пишет друг в тот вечер. И добавляет, что завидует беларусам — в шутку, как он потом уточнил. А пока он не уточнил, я отвечаю ему, что и в Минске тоже все бары стоят пустые, концерты отменены, а друзья сидят по домам, хотя официальных запретов на работу общепита и прогулок пока нет. В этом ответе сразу пытаюсь и выразить солидарность, и поддержать друга, который ещё какое-то время не пойдёт в свой любимый бар «Голодранец», и, в очередной раз, оправдаться. В следующий раз, когда он с ещё одним другом выберется в центр пройтись, то упомянет между прочим, что по улице они шли «держа дистанцию». В ростовском Инстаграме повсюду мелькает тэг #stayhome, а чиновники на первом канале призывают население беречь пожилых.

Тем временем, в Беларуси люди в масках на улице видны всё чаще, а в супермаркетах их становится большинство — теперь я ловлю себя на том, что не скрываю осуждения глядя на тех, кто не в маске. Фотографирую на телефон дезинфекторы для рук и черточки на полу в супермаркете — чтобы выложить в сторис и присоединиться таким образом ко всемирному обществу карантина, из которого Беларусь оказывается исключена вместе с несколькими другими аутсайдерами, такими как Туркменистан, Таджикистан и Никарагуа.

В Телеграме множатся чаты волонтёрской помощи, а беларусы и беларуски за несколько дней переводят более 1 млн евро на благотворительный счёт своего Минздрава — я пересылаю новость об этом другу в Ростов, ожидая, что это тоже произведёт оправдательный эффект. Но в ответ друг пишет «Жесть». И я понимаю, что он в этой новости читает не про солидарность белорусского общества, а про беспомощность и безответственность белорусского государства.

Следующие два дня мы переписываемся только про музыку.

Разочарования 

За первые дни апреля ростовские друзья постепенно мрачнеют, пересылая мне свои и чужие посты о локальных особенностях карантинного режима. Один приятель пересказывает слухи про работу подпольных баров. Другой — о том, по каким улицам ходить можно, а на каких слишком высокий риск встретить полицию с проверкой. Третий — про то, как полицейские придираются к велосипедистам в яркой форме, которая якобы привлекает внимание и демотивирует людей сидеть дома.

Подписываюсь на Телеграм-канал Тютина и узнаю, что 20 апреля ростовская администрация решила выдать 580 тысяч пропусков для выхода в город за три дня в 9 местах на руки; что после онлайн-протестов против такой процедуры Яндекс запрещает добавлять текст к геометкам, поставленным удалённо; что такие пропуски  можно купить в интернете. У приятеля в сторис вижу мем «выживут только бюджетники».

Друг присылает мне красивое видео, снятое с движущегося велосипеда — в темноте в ряд мигают разноцветные огни вывесок. Пишу ему, что это явно материал для клипа на песню.

Но друг отвечает о другом: огни вывесок освещают улицу стритфуда — все заведения здесь открыты; людно как обычно; зазывалы приглашают посетителей.

Я просто проезжал и подумал, что из-за них мы все лето про**ём… сообщает друг и  добавляет: И я больше, чем уверен, что менты туда не едут проверять и штрафовать…

Пишу подруге о том, что в Минске в отсутствие штрафов все мои друзья всё равно сидят по домам. Пару дней позже говорим с ней по телефону о том, как самоизолируются в Германии: на добровольной основе, с пониманием необходимости так делать.

Рассказываю про то, как мы с другом отвезли сделанные Хакерспэйсом комбинезоны медикам в Воложин и Заславль. Друг присылает мне видео, на котором радиоуправляемый вертолёт в Петербурге железным голосом просит соблюдать карантин, а в конце появляется фургон с антенной и МЧСниками. В этот момент мне кажется, что я уже не хочу карантина по российскому образцу в Минске и что я лучше посижу в самоизоляции добровольно, а если совсем накроет — выйду попеть в ближайший лес: там никого, только сосны и косулята. Так и делал уже трижды.

Но и в Минске карантин не идёт как надо. Вот верующие плотными толпами у храмов и внутри них празднуют свои праздники — Вербное воскресенье дважды, Пасху дважды (православные и католики). Вот у моего подъезда собираются алкоголики, которые не понимают, почему я с собакой стою и жду, чтобы они отошли от двери хотя бы на метр.

А вот в лесу огромное застолье человек на 20, и все они младше меня, а значит, с высокой вероятностью, бессимптомные носители.

25-го апреля в Беларуси общереспубликанский субботник, который мы с друзьям клянём последними словами, также как и парад на 9 мая. От этих мероприятий мне хочется схватиться за голову и назвать это всё геноцидом государства против собственного народа. Но на парад наковыряли 15 тысяч людей, и хотя минский друг утешает, что в 2019-м на параде было под 300 тысяч, я невольно пересчитываю это в те репетиции вчетвером, на которые мои ростовские друзья-музыканты не решались первые несколько недель карантина.

Ростовские друзья больше не присылают мне мемов про Лукашенко, хотя о параде знают. Теперь уже сам я пишу им о том, что Беларусь рискует стать чумным бараком; и что в «наших странах» любая политика в отношении коронавируса выливается в макабр и абсурд.

И беларусские, и российские реалии коронакризиса настолько разительно отличаются от испанских, немецких и датских, что нам наконец становится одинаково душно — в Минске и в Ростове. Мы объединяемся на этой грустно привычной для нас основе — разочарования в действиях своих правительств.

Друг постит в сторис огромный красный флаг с серпом и молотом и цифрами 75 на въезде в Аксай (пригород Ростова-на-Дону), и спрашивает: «А вам не кажется, что мы живём в Советском Союзе?». «Все мы претендуем жить в Советском Союзе сейчас» — отвечаю ему я и рассказываю, как на 9 мая в Минске загоняют по спискам студентов и зовут переболевших Ковидом.

Интересоваться карантином друг друга как форма заботы

Сиротское чувство, что чье-то чужое государство позаботилось о своих людях лучше, прошло быстро. Эмоции, связанные с действиями правительства, уступили место тоске по близким и друзьям.

Мне уже в марте хотелось найти новости про карантины, которые сработали и постепенно заканчиваются: вот в провинции Хубэй ослабляют карантин, вот справилась Южная Корея, вот открыт Вухань, а вот уже Италия прошла пик, а вот в Эстонии выделяют средства на преодоление последствий коронакризиса в области культуры и искусства. Мысленно завожу себе рубрику «хорошие новости на ночь» и шлю другу по одной.

Мы больше не пробуем говорить про то, когда это кончится «тут» — просто «скоро» и всё.

Друзья поняли, что я не могу читать ничего вроде «ну всё, 2020-му году п**дарики» и больше мне такого не пишут. Само риторическое допущение, что до конца года что-то может не прийти к состоянию «до короны», я воспринимаю болезненно. И пытаюсь успокоить себя новостями из прошедшей пик Германии, где обдумывают как начать пускать в страну иностранных рабочих; мысль о том, что закрытие границ может продлиться до конца года, кажется невыносимой.

В начале мая, когда в инфопоток примешиваются новости о выходе из карантинов в разных странах, до меня доходит: мы намного больше обсуждали тексты новостей коронавируса, чем делились впечатлениями из своей всё же не совсем остановившейся жизни.

И вот уже наши переписки снова заполняют ссылки на музыку. Коронавирус ещё здесь, но он перестает быть основной темой нашей коммуникации. И я начинаю почти ежедневно отслушивать музыкальные новинки в канале ростовского музыканта Лёши Ульянова #Stayhome Indie Music — чего не делал с начала весны. Пытаюсь записать серию экскурсию по своему плееру и по следам серии постов делаю подкасты для Радыё Плато и для Лёшиного канала.

Друг присылает аудио с репетиции. А потом короткое видео с ростовской улицы — сквозь маски видны знакомые лица. Становится приятно, но грустно, потому что нестерпимо хочется к ним сейчас же; хочется видеть в видео намёк, что друзья меня подождут и дождутся.

С опозданием записываю в файл понятые банальности. Карантин — это не соревнование «кто лучше», это наша общая беда. Потому что в отличие от государств, наши дружбы границ не имеют. И пока все не нормализуется и там, и тут — мы не увидимся. Не приготовим обед с бабушкой. Не сыграем концерт с Aerofall. Не поедем кататься на великах. И для этого неважно, чьи соседи по подъезду не остались дома. А соседям не важны наши переломанные планы на встречи. Так устроены маленькие эгоизмы большой пандемии.