Текст был впервые опубликован в Бюллетене Школы Вовлеченного искусства (июнь 2018).

Людвиг Витгенштейн писал, что если бы лев умел говорить, мы бы не понимали его. Лев — это другая форма жизни, он живет совсем не в том мире, в каком живем мы, у льва свой мир и свои способы его постижения и чувствования. Нам со львом никак не найти общего языка.

Однако же мы знаем ряд примеров, когда животные говорят, причем говорят на человеческом языке, и мы их понимаем. Животные говорят в сказках, в баснях, в мультфильмах и мемах, а также в наших снах (в моих снах со мной говорят мои животные).

Чем отличаются эти типы говорения?

Сказка — наиболее архаичный жанр из тех, в которых животным дано слово. Сказка происходит из мифа, и в ней животные и люди встречаются, общаются, вступают в дружеские или семейные отношения, помогают друг другу и говорят на одном языке. Можно полюбить медведя и жить вместе с ним, можно оседлать волка и умчаться с ним в другую страну, можно поцеловать лягушку или превратиться в козленка. Иногда животные выступают вестниками или посредниками сакрального мира. Люди в сказках — не венец творения, они все еще язычники, они часть животного мира.

Басня представляет собой наиболее классическую форму, но здесь животные, можно сказать, утрачивают самостоятельность и выступают за людей. Басня — это сцена, на которой животные — изображающие людей актеры. Причем это именно классический, игровой театр. Животные разыгрывают роли, играют в людей. Играть — это ведь что-то очень звериное; бесконечность животного миметизма подчиняется здесь устойчивому нарративу, в центре которого практическая философия, или мораль. Любопытно, что, если бы в баснях люди говорили сами за себя, практическая и дидактическая ценность этого жанра была бы нулевой. Нужно, чтобы говорили именно звери, они учат нас жить. Мораль, которую несут животные из басен, отличается от идеологии и навязываемых властью клише. Чаще животные учат простым вещам, тому, что у нас зовется мудростью. Из уст человека это бы прозвучало как банальность, мы бы не поверили. А зверь как бы впервые высвечивает мудрую мысль. Подумаете сами: если даже конь заговорил, значит, надо прислушаться, это важно.

В мультфильмах животные говорят как дети. Вспомним, что дети не проводят четкого различия между собой и другими животными. Вместе с говорящими мультяшными зверьми дети обитают в анархической игровой вселенной, где все более или менее равны.

В мемах животные улыбаются (собака-улыбака) и плачут (плачущий кот), и часто говорят с ошибками, как рабочие-мигранты. Звери из мемов расщепляют стандартизованную грамматику человеческого языка, и в этом им помогают умные машины. Такие мемы составляют ассамбляж животного и машины, благодаря которому транслируется язык угнетенных. Кант писал, что обезьяны лишь притворяются, что не умеют говорить, так как если бы мы узнали, что они говорят, мы бы заставили их работать. Коты из мемов тоже понимают, что мы можем заставить их работать — и, посредством машинного ассамбляжа, говорят нам на ломаном языке о том, что у них лапки.

Что общего между говорящими животными в сказках, баснях, мемах и мультфильмах?

Во всех случаях мы имеем дело с проявлениями тотемизма, который никуда не делся, хотя и давным-давно перестал быть основой нашего мировоззрения. Говорящие животные были и остаются нашими тотемами, которые нашли себе место в игровых и творческих практиках, но главное — в нашей душевной жизни (в наших снах). Посредством животных с нами говорит наше бессознательное. Но бессознательное говорит именно так, что мы его не понимаем, как Витгенштейн не понимает льва. А если бы поняли, нам бы, возможно, это не понравилось. Этот язык исковеркан, груб, похож на бормотание, он весь состоит из ошибок и оговорок. Так через инстанцию самоцензуры к нам пытается пробиться вытесненное.

Что говорят животные? — Правду. Они не умеют врать.