КРАПИВА о КРАПИВЕ
В конце прошлого года КРАПИВА запустила патреон, и теперь вы можете поддержать редакцию и приглашенных автор_ок, став крапивным патроном. По этому поводу КРАПИВА решила подробнее рассказать о себе, о редакции в её текущем состоянии, распространив среди её участни_ц анкету с вопросами о рабочих буднях, планах и политике. Итак, КРАПИВА говорит перед вами своими множественными лицами.
Марина Исраилова
1. Что для тебя КРАПИВА?
В первую очередь — коллектив. Коллективная редакция, где нет устоявшихся ролей и идентичностей, есть огромная свобода (и ответственность) в том, что мы делаем, как вырабатываем правила, есть обширное пространство для сложных задач и этических вопросов. Мне нравится, что понимание всех этих проблем — производства публичной речи, говорения от собственного имени и имени коллектива, принятия решений, алгоритмов согласований текстов и правок — мы проходим в практике. Я люблю своих коллег и коллежанок, крапивчан и крапивчанок, все эти внутренние шутки, связанные с нашим названием, рабочие чаты и споры, аффекты и несогласия, которые позволяют выработать общие позиции и прояснить личные. Мне нравится эта сложность в работе: сложность обязательна, если коллектив работает всерьез коллективно, без стирания разностей и сглаживания углов.
2. Как изменилась политика редакции, отношения внутри коллектива, твоя роль в КРАПИВЕ с момента запуска в 2018 году к началу 2021?
В 2018 коллектив КРАПИВЫ собрался по инициативе Дмитрия Виленского, Фонд взаимопомощи Что делать выделил средства на запуск сайта и техработы, микрогонорары автор_кам, но мы стали полностью независимы спустя, кажется, полгода работы или около того. Дима покинул редсовет, деньги Фонда кончились, и мы стали работать исключительно на топливе энтузиазма. Коллектив сильно изменился по эти два (с небольшим) года — по составу и по степени вовлеченности тоже. Есть, скажем так, некое постоянство в составе трех-четырех человек, которые постоянно в работе. О моей роли: мне кажется, я стала больше проявляться как невротик. Невротики в коллективе хороши тем, что благодаря им не проебываются дедлайны, правки вносятся, а важные темы не упускаются: невротичная тяга к контролю структурирует работу. У нас несколько невротиков в КРАПИВЕ, я думаю, и мы как-то разрешаем (поощряем?) друг другу свои симптомы.
3. И как изменилось поле вокруг КРАПИВЫ? Когда мы запускались, писали о том, что в Петербурге нет ни одного специализированного на искусстве медиа, да и в целом их было очень немного. За последние три года смол-медиа и независимые журналистские проекты, кажется, поменяли эту конфигурацию, хоть и не напрямую, а опосредованно?
Хороший вопрос! Да, я думаю, все серьезно изменилось, и дело даже не столько в том, какие издания о культуре появились (хотя появление Spectate и EastEast мне кажется очень и очень важным), но в том, какой всплеск медиа и публикаций о политике мы наблюдаем: благодаря новым смол-медиа публичное поле стало гораздо более открыто политизированным, стало больше текстов, формирующих новые способы говорения политически. Тут отмечу медиа-активисткий проект Анастасии Дмитриевской и Дарьи Юрийчук «кафе-мороженое», медиа «Заново», «Холод», феминистские проекты bridging feminisms, FemTalks, бум активистских и образовательных телеграм-каналов. Все-таки КРАПИВА лично для меня находится, в первую очередь, в поле политического: это поле расширяется и переконфигурируется, и меня все больше тянет в сторону большей радикализации, но я пока не нахожу ресурсов в нее сдвинуться.
4. Ссылки на два любимых текста на КРАПИВЕ.
Из недавних: текст Кирилла Роженцова, где он отвечает на похожие вопросы об опыте платформы syg.ma
Из давних: рецензия Кати Ивановой на выставку «Группа поддержки встревоженных эросом» в галерее «Егорка». Любимая галерея, прекрасная выставка и единственная, если не ошибаюсь, рецензия на нее в медиа.
фото: Вера Баркалова
1. Что для тебя КРАПИВА?
Из Смольного меня выпустили арт-критиком, поэтому Крапива для меня — это, в первую очередь, работа по специальности (шутка). Для меня КРАПИВА — это активистский проект, который занимается анализом и архивированием важных художественных течений, ведь все, что не представлено в медиа, все, что не осмыслено со стороны — все это исчезает с течением времени. Плюс я до сих пор тешу надежду, что анализ позволяет арт-сообществу развиваться, шевелиться и не стоять на одном месте.
2. Как изменилась политика редакции, отношения внутри коллектива, твоя роль в КРАПИВЕ с момента запуска в 2018 году к началу 2021?
КРАПИВА собралась как потребность, которая так или иначе была у всех авторов. Мы долго спорили как распределять деньги, которые нам выделил фонд Что Делать — оплачивать собственную работу или же заказывать тексты авторам. Победило второе и некоторое время у нас была возможность платить крайне скромные деньги за тексты. При этом ужасно неприятно было случайно втянуться в скандал под кодовым названием «500 рублей» — к которому КРАПИВА имела совершенно опосредованное отношение — у нас ни разу никто не остался без денег, потому что я лично занималась подсчетом и распределением средств. Единственный кто не получал денег — это была сама редакция. Потом у нас было еще много разногласий — в том числе и по форматам коллективной работы — так редакцию покинул Дмитрий Виленский, и мы приняли решение отказаться от денег Фонда. По причинам высокой занятости нас покинули Лизавета Матвеева, Анастасия Котылева и Анастасия Макаренко — что очень жаль.
Сейчас нас осталось семь*, а я активна как и прежде — очень болею за идею и буду, наверное, ужасно расстроена, если все закончится — чувствую себя в КРАПИВЕ на своем месте.
3. И как изменилось поле вокруг КРАПИВЫ? Когда мы запускались, писали о том, что в Петербурге нет ни одного специализированного на искусстве медиа, да и в целом их было очень немного. За последние три года смол-медиа и независимые журналистские проекты, кажется, поменяли эту конфигурацию, хоть и не напрямую, а опосредованно?
КРАПИВА как росла вопреки среди прочих сорняков, так и растет. Несмотря на то, что мы существуем уже несколько лет — кажется, почему-то что мы все равно не воспринимаемся как автономные субъекты. Часто приходится слышать, что это: а) журнал «Что Делать», б) место, где кидают на бабки. Возможно, я слишком пессимистична. Мы открыты, у нас нет предубеждений — только недостаточность ресурсов, которая не позволяет быть везде, где хочется. Увы. Но мы надеемся все поменять.
4. Ссылки на два любимых текста на КРАПИВЕ
Мне ужасно нравятся все мои тексты на КРАПИВЕ, но я выделю другие.
«I make playful experiences»: интервью с петербургской художницей и гейм-дизайнеркой Юлей Кожемяко, которое берет у нее на кухне ее друг, программист Сергей Акимов — и получается классный диалог на равных с периодическим вмешательством кота про большую сферу инди-игр и не только.
Публичная дискуссия по случаю открытия выставки Товарищества Новые Тупые в Kunsthalle Zurich, расшифровку которой подготовила Лизавета Матвеева. Серьезные мысли в ней перемещаются ироничными вставками, сыгранными импровизационно, но неумолимо превращающие всю дискуссию в гомерически смешную пьесу.
____
* в начале этого года, уже после публикации этих ответов в соцсетях, редсовет КРАПИВЫ также покинул Георгий Соколов, также по причине высокой занятости, так что теперь нас осталось 6.
Роман Осминкин
1. Что для тебя КРАПИВА?
Это прежде всего не столько метафора, сколько аббревиатура: «Культура, Ревью, Аналитика, Петербург, Искусство, Вовлечённость, Активизм». Но на самом деле, ряд этих означающих может быть продолжен: Критика, Работа, Архив, Политика, Интервью, Воображение, Ангажированность. Собранная таким образом, КРАПИВА превращается в метонимию — где каждая часть не слипается в органицистское единое тело, а становится залогом эмерджентности всей — самоорганизующейся на ходу — системы. Такая система представляет собой подвижную эпистемологическую матрицу, семь+n (где 7 — число редакторов, но это чистая алеаторика совпадений, а +n — потенциальная открытость системы к любому новому актору/автору/концепту) методологических тэгов, позиций, которые (пере)собираются для каждой отдельной ситуации. Таким образом, КРАПИВА становится свернутым понятием, означающим определенный подход к художественной критике. Допустим, была буржуазная критика, чьей задачей было вынести незаинтересованное (но сегодня мы знаем, что незаинтересованных суждений не бывает) эстетическое суждение вкуса по поводу произведения искусства. В 20-м веке возникла критическая теория, идущая от Франкфуртской школы, чьей задачей стала негативная критика коммерциализации и заидеологизированности искусства. Но так или иначе художественная критика с момента своего появления отстаивала свою автономию, право независимо судить и быть очищенной от задач обслуживания галерейной, арт-институциональной, музейной инфраструктуры, пиара, маркетинга, пресс-релиза, каталога. КРАПИВА открыто признает, что в условиях сегодняшнего хитровыебанного семио- или когнитивного или фармакопорнографического капитализма нет априори автономной или независимой критики, она не только рекуперирована на уровне высказывания, но и встроена в большие медиа-машины на уровне сигнального семиозиса, кода, интерфейса, алгоритма. Но благодаря этой же своей погруженности и прошитости цифровыми медиями и расширению доступа к ним и возник ряд демократических микро-медиа и критических блогов, работающих с аудиторией напрямую и более того, преодолевающих прежде казавшиеся незыблемыми границы между производителем и потребителем контента. Такую фигуру критика я называю вслед за производственником Сергеем Третьяковым критиком-производителем, которому сама его работа, интерес, активизм, насмотренность, политическая позиция дают право судить, писать со знанием дела, быть заземленным в эмпирику, поверять эстетику этикой и расшатывать эпистемологические решетки прежних дисциплин, изобретая симметричные модели дискурса об искусстве.
2. Как изменилась политика редакции, отношения внутри коллектива, твоя роль в КРАПИВЕ с момента запуска в 2018 году к началу 2021?
Самое важное, что политика редакции не была спущена нам откуда-то сверху или калькирована нами с готовых моделей. Уже с момента самоучреждения, мы вместе решали и разрабатывали будущую политику, постаравшись учесть возможные конфликтогенные ситуации, этические, идеологические и эстетические векторы нашего развития. То есть политика сообщества была имманентной частью — может быть даже формообразующей — самого критического аппарата. Так как мы возникли на базе другой дружественной самоорганизации — ДК Розы, то даже нашим первым материалом стала большая расшифровка круглого стола резидентов ДК Розы и будущих участников редколлегии КРАПИВА «Как жить вместе и не убить друг друга».
К началу 2021 года я мог сказать, что именно такое изначальное включение политики сообщества в сам способ нашего производства критического знания позволил нам преодолеть многие подводные камни и гибко решать самые разные задачи. Проблем и сейчас немало, и самая насущная из них — это конечно же невозможность эксплуатировать собственные энтузиастические ресурсы бесконечно, но именно коллективное проговаривание этих проблем, а не их вытеснение, внушает мне оптимизм воли в кратковременной перспективе.
Моя роль, я надеюсь, как и у моих коллег — это усовершенствование вышеописанной модели критика-производителя. Каждый из нас не только пишет тексты, но готовит и сопровождает их на всех этапах производства, от коммуникации с автором до конечной верстки и публикации. Единственное, что мы пока не в силах универсализировать — это написание кода для сайта, поэтому я безмерно благодарен присутствию среди нас настоящего программиста — Алексея Аче.
3. И как изменилось поле вокруг КРАПИВЫ? Когда мы запускались, писали о том, что в Петербурге нет ни одного специализированного на искусстве медиа, да и в целом их было очень немного. За последние три года смол-медиа и независимые журналистские проекты, кажется, поменяли эту конфигурацию, хоть и не напрямую, а опосредованно?
Традиционные игроки — Арт-Гид, ХЖ, Кольта за последние три года медленно но верно смещают оптику, стараясь преодолеть москвоцентричность. Появился позиционирующий себя как левый — бюллетень художественной критики «Термит», журнал наших коллег из Москвы, работающих в школе «База» при Винзаводе. В Петербурге за это время Собака.ру успела завести рубрику о современном искусстве, которое по выражению Александры Генераловой должно быть интересно более, чем 3 друзьям художника. Но она в конце года была закрыта. В поле малых или микромедиа появился дружественный КРАПИВе вебзин о современном искусстве «Spectate», а также реструктурировался по принципу слабой редакции — агрегатор Сиг.ма (Кирилл Роженцов). Возрос интерес и — что важнее — эмпатия и внимательность к арт-активизму или социально полезному искусству, работающих напрямую в социокультурном и политическом поле, у неспециализированных сми. Медиа только учатся писать о них не только из позиции кликбейтных заголовков или политического хайпа. Здесь приведу «Такие дела». Журнал НОЖ занял интересную нишу медиа, говорящего в том числе про современное искусство, танец, театр и перформанс с позиций современных научно-технических и философских теорий.
Действительно новая форма критики — это авторские телеграмм-каналы (ArtFragment, Лопата, ты сегодня такой пепперштейн, Дохуя аналитики, Между искусством и театром, Состоявшиеся художники обсуждают современное искусство и др.), которые я называю постсоцсетевыми медиа. Это новый тренд блоггинга, где наряду с критическими субъективными отзывами по горячим следам правит бал постирония, троллинг и постлексия — мемы, демотиваторы, эмодзи стикеры. Конечно, такого рода критика работает в других медиа-режимах и говорит скорее о все большем ускорении коммуникации, превышающем порой наши рефлексивные и аналитические способности.
4. Ссылки на два любимых текста на КРАПИВЕ
Здесь у меня конечно много любимых текстов, которые выполняют важную роль критики — архивации еще не признанного, не легитимизированного или умалчиваемого опыта разных арт и арт-активистских сообществ. Например, обзорная статья Анастасии Вепревой и Анны Терешкиной «Феминистки Петербурга», или не очень краткий обзор петербургских художественных инициатив с гендерной проблематикой в 2010-х.
Но я особенно радуюсь, когда срабатывает моя модель критика-производителя, но не только в плане участия в производственном процессе внутри КРАПИВы, а в плане самопрезентации, обретения голоса самими практиками (мы даже завели такую рубрику «Практики письма»). Это тексты, написанные из других, нежели позиция дистанцированного критика, оптик вовлеченности в художественный, активистский, правозащитный процесс. Приведу здесь навскидку только три примера: Надежда Ишкиняева в своем эссе «Я не против» рассказывает об опыте работы в ПНД с нейроотличными художниками.
Варя Михайлова в статье «Искусство как правонарушение» приводит примеры из практик арт-группы «родина», участницей которой сама являлась, а параллельно стала юристкой-правозащитницей.
Марина Русских написала большой исторический текст «Призрак „Другого танца“: мерцающее сообщество 90-х», впервые введя в поле видимости свой и многих танц-художников своего поколения опыт.
фото: Лиза Стрижова
1. Что для тебя КРАПИВА?
Безголовая админка на Prismic.io, открытый код на Github.com, облачный хостинг и CD на Netlify.com, генератор статических сайтов Gatsbyjs.com, CDN и DNS от Cloudflare.com, код с использованием ReactJS, Typescript, TailwindCSS и других не менее прекрасных опенсорс библиотек и инструментов.
2. Как изменилась политика редакции, отношения внутри коллектива, твоя роль в КРАПИВЕ с момента запуска в 2018 году к началу 2021?
Я случайно попал на одно из самоучредительных собраний КРАПИВЫ в ДК Розы, как раз когда обсуждался технический вопрос: на базе какой платформы запускать журнал. Три года назад я был еще совсем малоопытным программистом, но меня ужаснуло их предположение запускать его на Wix (он ничем не плох сам по себе, но для такого рода медиа не так чтобы очень подходит). Я тут же предложил — зачеркнуто — навязал — свои услуги. К моему счастью, мне доверились и КРАПИВА стала для меня очень важным проектом и моей, то что называется, песочницей. Первая версия достигла пределов своих возможностей в августе 2019, и пришлось заново переписывать весь код и менять архитектуру. В 2021 году, надеюсь, будет возможность, в том числе благодаря нашим патронам, снова заняться давно назревшими улучшениями, как архитектуры, так и дизайна, чтобы рост КРАПИВЫ ничто не сдерживало.
3. И как изменилось поле вокруг КРАПИВЫ? Когда мы запускались, писали о том, что в Петербурге нет ни одного специализированного на искусстве медиа, да и в целом их было очень немного. За последние три года смол-медиа и независимые журналистские проекты, кажется, поменяли эту конфигурацию, хоть и не напрямую, а опосредованно?
Недавно встречался с очень старым знакомым из среды академических художников, и, когда я рассказал, что за время, пока мы не виделись, успел сделать среди прочего КРАПИВУ, он знал, о чём я говорю.
4. Ссылки на два любимых текста на КРАПИВЕ
Любимым текстом мог бы стать так и не дописанный мной аналитический текст про посттанец, продолжающий/объясняющий Пост-нет-манифест.
И я очень рад, что появился текст Марины Русских про Другой Танец, который вместо теории живописует живую историю/предысторию этого явления.
1. Что для тебя КРАПИВА?
Для меня, в первую очередь, люди — дорогая редакция, вдохновляющая и восхищающая, товарищи, у которых я многому учусь. Ну и я считаю — важный для художественного и социального развития проект, за ростом и укреплением которого очень приятно наблюдать.
2. Как изменилась политика редакции, отношения внутри коллектива, твоя роль в КРАПИВЕ с момента запуска в 2018 году к началу 2021?
Политика изменилась, потому что вначале ее приходилось придумывать: как мы будем писать и выбирать тексты, как будем распределять обязанности, как будем разрешать спорные ситуации. Сейчас процесс более или менее налажен, и мы почти не возвращается к организационным вопросам. Ну и вначале мы старались быть быстрым медиа, но быстро мы поняли, что в условиях, когда для каждого из членов редакции работа в КРАПИВЕ — одна из многих, нам остается лишь медленная, зато более избирательная аналитика — реакция на то, что кажется самым важным и близким. Что касается моей роли, то изначально я видела ее в том, чтобы писать о выставках, чем и занималась. Но потом мне перестало быть понятно, как же о них вообще писать, поэтому пока роль сводится в основном к редакторским вычиткам.
3. И как изменилось поле вокруг КРАПИВЫ? Когда мы запускались, писали о том, что в Петербурге нет ни одного специализированного на искусстве медиа, да и в целом их было очень немного. За последние три года смол-медиа и независимые журналистские проекты, кажется, поменяли эту конфигурацию, хоть и не напрямую, а опосредованно?
Да, ситуация изменилась — если вначале мы видели себя буквально как одинокий куст крапивы на пустыре, то сейчас есть ощущение, что мы часть большой и влиятельной сети, которая говорит что-то новое и о новом.
4. Ссылки на два любимых текста на КРАПИВЕ
Сложно выбирать из соображений любимости и важности, потому что таких текстов очень много. Поэтому я предлагаю 2, которые кажутся мне показательными для специфики КРАПИВЫ.
Из свежего: «Вы — часть нас»: Из истории кооператива ередовое удожество (под авторством Елены Никаноровой). В этом ироничном тексте, ненавязчиво заигрывающем с формой героических биографий, рассказывается история «локальной микрогруппы», в которой очень отчетливо отражаются «большие» истории: локального художественного процесса и политической истории страны. Этим текст и демонстрирует важность создания низовых нарративов.
Из старенького: «Летучий пункт пограничного контроля» — рецензия Макса Евстропова на выставку-перфоманс Павла Гражданского «Это уже переходит все границы», состоявшуюся в ДК Розы в декабре 2018 года. Это эфемерное событие, тематизирующее травму русско-украинского конфликта, и у меня лично вызвавшее очень сильный эмоциональный отклик, без этого текста имело шансы практически бесследно раствориться во времени. И текст не только напоминает нам о нем, но и рефлексирует собственную роль «следа», рекурсивно усиленную комментарием художника.
фото: D.K.
1. Что для тебя КРАПИВА?
КРАПИВА для меня — странное образование: вроде бы это журнал об искусстве, но вроде бы и нет, или не только об искусстве, или вовсе не (только) журнал. КРАПИВА балансирует разом на нескольких гранях, одним и тем же движением их выводя и размывая: между искусством и не-искусством (активизмом, политикой, исследованием…), между критикой и не-критикой — опять же, и производя, и разрушая внешнюю критическую позицию (через вовлечённость, аффирмативность и т. д.). В общем, КРАПИВА — это поле эксперимента. А также КРАПИВА для меня это коллектив, причём тоже довольно странный. При этом и коллектив, и критическая/вовлечённая инстанция оказываются реализацией этакой вегетативной ползучей метафоры: что-то многоголовое, живучее, мусорное, распределённое. И всё это живёт своей жизнью, в своём темпе — не сказать, чтобы очень быстром.
2. Как изменилась политика редакции, отношения внутри коллектива, твоя роль в КРАПИВЕ с момента запуска в 2018 году к началу 2021?
Меня пригласили в КРАПИВу после моей заметки в фейсбуке по поводу «Немосквы», когда этот монструозный проект только запускался (как представителя «периферии» меня тогда задел его колониалистский посыл, и заметка получилась довольно едкой). С тех пор я как-то там в КРАПИВе и остался. Однако моё положение в этом странном образовании само, в свою очередь, было и остаётся довольно странным. Я вовсе не арт-критик и не историк искусства, я философ и практикующий художник. В то же время меня всегда привлекал жанр глубокомысленных (около)философских спекуляций по поводу художественных практик и жестов, чем я в основном до сих пор в КРАПИВе и занимаюсь (тем паче её вегетативный жизненный ритм вполне позволяет существовать в режиме медленной, очень медленной рефлексии). А на публичных крапивных мероприятиях я как-то занимаюсь преимущественно перформативной жестикуляцией — в большей степени, чем критическими высказываниями (варю крапивный суп и всех им кормлю, например).
С момента основания КРАПИВы изменилось довольно многое: мы как-то больше срослись друг с другом, при этом коллектив по-прежнему остаётся довольно разнородным, периодически у нас случаются разногласия по тем или иным текстам и материалам. Вместе с тем, мы выработали какой-то элементарный алгоритм горизонтальных взаимодействий (например, текст публикуется только после одобрения трёх редакторов), и это простое кажется мне очень важным. Касательно общей политики редакции — или, лучше сказать, самой КРАПИВы — (мне) говорить довольно сложно, она складывается во многом стихийно, хотя в то же время КРАПИВа и находится на пересечении многих линий критической солидарности. Но до сих пор одним из важнейших векторов в этом поле для меня остаётся, опять же, реализующая вегетативную метафору ползучая пост- (?) или де-колониальность.
3. И как изменилось поле вокруг КРАПИВЫ? Когда мы запускались, писали о том, что в Петербурге нет ни одного специализированного на искусстве медиа, да и в целом их было очень немного. За последние три года смол-медиа и независимые журналистские проекты, кажется, поменяли эту конфигурацию, хоть и не напрямую, а опосредованно?
Если брать более-менее крупные медиа об искусстве, то ситуация не сильно изменилась с тех пор (кажется, их стало даже меньше). С другой стороны, в смол-медиа в последнее время, действительно, происходит много разного и интересного, много живой критики появилось в телеграм-каналах, так что даже в локальном контексте мы давно уже не одни. Помимо рефлексии по поводу происходящего КРАПИВа также в своё время формулировала перед собой задачу создания локального архива художественных событий — но тут по-прежнему делается очень мало, и не только с нашей стороны, но в целом. Не хватает ресурсов, и многие события оказываются совершенно эфемерными, оставляя по себе какие-то совсем уж неясные и истончающиеся следы.
4. Ссылки на два любимых текста на КРАПИВЕ
Подобные вопросы, если честно, всегда ставят меня в тупик. Один из самых значимых для меня текстов в крапивной практике — это «транс-гугль-док 1», автором которого является неопознанный единорог. Это коллективный и анонимный текст, опубликованный в моей любимой рубрике «практики письма», в котором некое расплывчатое «мы» решилось вести отчёт о том, что происходит с ним и в его окрестностях. Однако писали этот текст друзья и люди своего круга, поэтому коллективное тело письма складывалось как бы само собой. Большим разочарованием для меня стала попытка повторить этот опыт, открыв ссылку на гугльдок для всех — в итоге там оказался только унылый троллинг, самореклама и «разоблачения». Но опыт для меня получился полезный, наглядно показав все внутренние разрывы горизонтальности, от идеи которой, тем не менее, я до сих пор не отказываюсь.
Из последних текстов, появлявшихся в КРАПИВе, отмечу материал Антонины Стебур, Оли Сосновской и Ольги Давыдик «Искусство протеста / протестное искусство в Беларуси», подготовленный Мариной Исраиловой. Линия солидарности с тем, что происходит там, представляется мне очень важной, к тому же, сейчас, исходя из локального российского контекста, мы смотрим на это уже другими глазами, проецируя свою ситуацию на то, что там уже случилось. И становится всё яснее, что революция — если она всё-таки завершится — не останется в границах одной только Беларуси.