Квир-феминистская лаборатория контактной импровизации горизонтального формата «Провокация и забота», инициированная танц-художницей Дашей Седовой, прошла в мае и ноябре 2021 года в Санкт-Петербурге при поддержке пространства ЭТО ЗДЕСЬ / Studio 4413. Дискурсивно-танцевальное исследование затрагивало историю, принципы, методологию, физические эксперименты и потенциальности контактной импровизации для (пере)осмысления практики в современном контексте. Сокураторка Марья Дмитриева поговорила с Дашей Седовой по итогам двух лабораторий, а их участни_цы дополнили текст, поделившись своим опытом.

Маша: Дорогая, как ты себя чувствуешь?))

Даша: Привет, чувствую себя наполненной и вместе с тем пустой, что в контексте этой работы — привычный парадокс. Ты погружаешься в материал, опробуешь его, готовишься, и вместе с тем должна быть готова в любой момент отказаться от запланированного и дать место/слово тому, что важно в конкретный момент.

Мы только что закончили вторую лабораторию «Провокация и забота» в Петербурге, посвященную переосмыслению понятия, практики и танца контактной импровизации за 50 лет ее существования. Это такая попытка посмотреть, чем этот танец может быть сегодня для наших тел и практик, какие в нем потенциальности. А как чувствуешь себя ты, как участница лаборатории?

Маша: Чувствую себя распределенно в многослойных процессах — скорости/сложности/внимания/расслабления.
Еще очень чувствую связки стоп)
Возвращаясь вниманием в тело, обнаруживаешь самые странные и часто мало проявленные ощущения глубоко внутри. Понятно, что не ко всему из этого сетапа будешь готова.
В целом, я думаю, нам удалось создать дискурсивное и материальное пространство квир практик: очень разные тела и различные уровни подготовки сталкивались интересами без тревоги групп с обозначенной иерархией или профессиональной дистанцией. + отсутствие гендерных стереотипов и определений. Все это позволяло скользить вниманию именно по границам взаимодействия, не по категориям, заранее выстроенным.
Тела, которые пришли задавать вопросы, искать, уточнять, пробовать и падать в неопределенное.
Как такой неоднородный состав повлиял на лабораторию и интересы внутри нее, по твоим ощущениям? И почему для тебя было важно участие в лаборатории не только танц-художни_ц?

Даша: На самом деле, мне было интересно протестировать одну из догм контактной импровизации — как самой демократичной формы танца. Представление о том, что в контакте мы попадаем в чистое поле физики, оставляя все социальное и взаимодействуя исключительно с кинетической энергией, центробежной силой, гравитацией, — а значит, любое тело-объект может танцевать КИ, — пэкстоновская идея, и (некритично) воспроизводится она до сих пор. Хотя уже в начале семидесятых, в первом поколении КИ, проявились и элитизм, и обособление по признаку мастерства, не говоря уже о том, что это был танец белых студентов либеральных колледжей. В общем, было интересно понять, как не попадать в эту ловушку «естественного тела», и как можно, удерживая фокус на физическом, не исключать социальные и культурные различия. Создать такое пространство внимания к этим различиям, принятия и допущения разного танца (а для этого, конечно, нужна гетерогенная группа).

К тому же эта, безусловно танцевальная, лаборатория была задумана многослойной — чтобы оставалось пространство для смотрения, обсуждения видео и текстов, фидбека, медитации. Мне хотелось, чтобы поддерживались разные уровни коммуникации — кто-то мог поделиться знанием через тело, кто-то — высказаться из знания критической теории, кто-то — из опыта в других медиумах, — мне кажется, это создает питательную среду, где люди находят свой способ вовлечения. Среди моих самых любимых моментов — разгорающиеся дискуссии на первой лаборатории, в которых я могла не произнести ни слова, или когда во время второй — Даша Орлова рисовала, ты играла и снимала, Саша Белов фотографировал, совершенно не выпадая при этом из общего внимания.

Вася: Лаборатории дали возможность иначе взглянуть на то, как может происходить контакт, как мне самому удобнее в нем существовать, как я нахожу возможность разного контакта с одной или разными персонами. Раньше я понимал контакт больше как взаимодействие с другим телом как с ландшафтом, как я могу существовать в этом ландшафте без особого его изменения. Сейчас появилось другое понимание — в контакте можно (и иногда нужно) разворачивать себя к другому не как к ландшафту, а как к такому же ищущему контакта, тогда открывается совершенно иное поле взаимодействия друг с другом, которое можно отдельно исследовать очень долго. Особо интересные взаимодействия происходят с людьми, у которых не было опыта КИ, или даже почти не было опыта движения как танцевания — как я могу оставаться со своим интересом в развитии, но при этом оставаться бережным к тому, кто неуверенно себя чувствует? Можем ли мы танцевать вдвоем, или же это будет просто отработка задания?

Маша: Да, завершающая часть лаборатории была трансмедиальной, но в совместном потоке и с разными режимами включения/выпадения — что довольно отзывчиво и принимающе, так как позволяет не соскальзывать в разрывы тревожности, если беспокойство в теле, становится доминирующим чувством.
Мы провели две серии встреч в спб — весной и осенью.
На первой лаборатории мы много говорили о гендерных и классовых каркасах и стереотипах о теле — в культуре, движении, танце. Начали мы с просмотра и обсуждения феминистского манифеста о будущем КИ от танц-художницы Эроки Николс. Почему именно этот текст был важен для тебя и как ты проводишь различия в этих двух сессиях?

Даша: Помимо личной симпатии к Эроке и ее работе, мне кажется очень эффективным этот прием перевертыша — когда мы проговариваем, чего не должно быть или чего нет, чтобы очертить сущность явления сейчас (кстати, «Неправильный контакт» Фреда Холладна и Ишмаэля Хьюстона-Джонса 83-го года построен по тому же принципу). Манифест Эроки называется «В будущем контактной импровизации не будет» и начинается словами «Не думаю, что у КИ, как она есть сейчас, должно быть будущее. Но если оно будет, то в будущем КИ не должно быть», а дальше около трех десятков пунктов случаев разнообразного абьюза, буллинга, харассмента, исключения из социальных групп, которые ей пришлось пережить из-за активистской работы в поле танца, — контактной импровизации, в частности. Несмотря на очень личный характер прецедентов, многие участни_цы лаборатории могли соотнестись с некоторыми из пунктов, но, конечно, не все ;)

Мне казалось важным начать с манифеста и упражнений на согласие, чтобы сразу назвать ряд проблем практики (и социальной среды), и дать участни_цам базовый инструмент взаимодействия — обозначить границы ответственности. «Ты можешь взлететь лишь на ту высоту, с который знаешь как упасть самостоятельно», — этот тезис с последней американской конференции по КИ можно еще переформулировать так «ты можешь идти только в ту близость, где знаешь свои границы». В общем, любой эксперимент и «провокация» в движении возможны лишь из большого доверия — к себе и патрнер_кам.

На второй лаборатории мы скорее скользили по этим темам, но, например, поработали с невербальными способами говорить «да» и «нет» прикосновению и контакту. К тому же половина группы участвовала в первой «Провокации и заботе», и это качественно меняет осознанность и внимание в коллективной работе.

Вася: Про вербальное. Лаборатория в мае началась с манифеста и практики активного согласия. Могут возникнуть вопросы, а какое отношение это имеет к танцу в принципе, но мне кажется, что важно учитывать и негативный опыт участни_ц КИ и танцевальных практик, что может быть негативное взаимодействие, и важно поставить всех в известность, что подобное не является частью танца/спектакля/постановки/драматургии контакта или танца. Если тебе некомфортно, то стоит прекратить и сказать об этом. Очень здорово, что это было в самом начале и жаль, что не все смогли прорваться сквозь негативность некоторых высказываний.

….

Открытая возможность в любой момент обсудить практику/текст/видео помогает поставить какой-то иной взгляд на то, что происходит в танце. Так, например, пришло понимание, что каждая участвующая персона несет с собой не только свой танцевальный опыт (или его отсутствие), своё физическое и психическое состояние в данный момент, но и весь свой позитивный и негативный жизненный опыт как личности. И стоит это осмыслить, посмотреть/заметить как это влияет, при необходимости заняться отчуждением этого опыта, чтобы ещё лучше его понять. Для меня это достаточно сложная и важная работа для осмысления, для понимания что делать дальше. Хочется, чтобы пространство общего танца не было пространством для терапии, и чтобы вынести своё в поле танца, мне нужно отдельно это отрефлексировать, а потом нести в контакт как инструмент. 

Маша: Ага, это предвосхищает размышления о том, что такое свободное или квирное пространство… то есть для того, чтобы это практиковать и чувствовать себя при этом ок — нужно прояснить исходные позиции и пересечения множества диспозитивов. Чтобы отказаться от них.
И все же, это открытый для меня вопрос: как выстраивать отношения по границам контакта, одновременно удерживая вниманием опыты разных культурных социализаций, что, так или иначе, определяет политические партитуры тела и его множественность.
Но было приятно, что уточненный первичный протокол взаимодействия — работает. И можно не возвращаться к исходным проблемам дискриминационных логик исключения.
Кажется важным — проводить различия еще и потому, что существует некое искусственное отделение сексуальности от практики, стремление игнорировать и не рационализировать возникающие во время контакта чувства. Так, как будто действительно возможно создать стерильное пространство без аффектов. Что ты об этом думаешь?)

Даша: Думаю, что избегание того, что Пэкстон на заре контактной импровизации называл «культурно-имплицированными идеями» — сексуальности в том числе, было в тренде общего (танц)эскапизма 70-х с их волнами расовых и политических всплесков. Конечно, когда мы сводим подобный близкий телесный опыт к взаимодействию нейтральных физических объектов, — это прежде всего попытка нащупать и очертить зону базовой безопасности, способ создать общий фокус и safe space. Как будто важно разграничивать, чем является и чем не является контактная импровизация в каждом конкретном воплощении. Например, отделять ее от терапии, тантры. Но тело сексуально, хотя бы потому что в нем есть все эти табуированные, сексуальные, чувствительные места, а в контексте джемов мы катаемся на волнах инстинктов и аффектов. Я думаю о том, как выбираю, или скорее не выбираю, партнеров, если ощущаю симпатию, как иногда замечаю в себе сильную тревогу от видимости или, наоборот, забываю, что зритель есть всегда, — как всё это влияет на мое движение. Как включать возникающие чувства в этот опыт, замечать их, не вытеснять, но и не вытеснять свой танцевальный фокус ими. Пока мне интересно удерживать эти вопросы.

Маша: Подгружать контекст все ещё необходимо. Но не для того, чтобы выстраивать коконы идентичности, а проявлять новые способы быть частью общего,  на взаимно разделяемых этических основаниях. Это я и имею ввиду, поднимая вопросы репрессированной сексуальности в пространстве КИ.

Есть некие условия выбора, в которые мы вписаны опытом социализации и культуры и их сложно игнорировать (например, мне будет гораздо комфортнее с квир-персоной и гораздо сложнее с цис мужчиной, и это безусловно повлияет на мое перемещение в общем пространстве) или ещё куча выборов, которые объясняются опытом тела, но трудно рационализируемы в процессе. Для меня, по-прежнему много слепых пятен в этих зонах «выбора».

Предвосхищая критику за радикальную позицию Эроки, хочется добавить, что пространства, которые она создаёт, — крайне важны для производства различий-норм. Тем более в противовес доминирующему полю с турбулентными (или игнорируемыми) кодами чувственности, допустимости, корректности, безопасности.

На лаборатории мы много обращались к старым видеозаписям разных периодов развития и становления КИ.

Расскажи, почему это было важно для тебя?

Мерк: Мне очень понравился формат лабы, где мы смотрели видео с КИ разных лет, обсуждали контекст формирования практики и соотносили всё это с современным контекстом, а еще включали сюда движение. Именно такого мне недоставало в практике раньше — большинство классов были технические и всё обсуждение сводилось к шерингу и благодарностям. Мне всегда недоставало обсуждения политических и идеологических моментов с другими танцорами, а порой раздражала нарочитая аполитичность/пассивность других ки-танцоров. Наверное, поэтому в последнее время эта танцевальная практика разочаровывала меня. Благодаря лаборатории Даши я четко сформулировала, что именно мне не нравится в практике и в коммьюнити:

1) неинклюзивность/элитарность коммьюнити и невозможность обсуждать это;

2) псевдовосточный стиль классов и фестивалей (типа new age, не знаю, как это еще нормально описать) — и поэтому неприятие негатива и критики;

3) отсутствие исследовательской составляющей (чтение текстов и обсуждение и т. п.).

Даша: Это один из самых животрепещущих вопросов для меня — как физический эксперимент застывает в форме, становится набором паттернов, танцевальной техникой, кодексом взаимодействий. Как будто сейчас у нас есть некое представление о том, как танцевать эту импровизацию, как о ней говорить и преподавать. Контактная импровизация и ее сообщество, особенно в России, прочно ассоциируется с соматическими практиками — до такой степени, что начинает казаться, что это некий универсальный вход в танец и универсальный язык (физический и вербальный). К тому же, многим танцовщи_кам и персонам, профессионально занимающимся движением, зачастую бывает сложно решиться танцевать КИ, их редко встретишь на джемах — отталкивает некий хиппи–нью-эйдж-образ КИ-сообщества. Я начала практиковать в Берлине, и там, мне кажется, джемы гораздо разношерстнее по составу танцующих и содержанию. Короче, готовя «Провокацию и заботу», я подумала о том, что есть некое сужение и даже разрыв между представлением о КИ сейчас и ее истоками — длительными перфомансами, появившимися из коллективных проб (людей с физической культурой), незнания и временами брутального взаимодействия. Мне казалось важным вернуться к этим истокам, тем более, что сохранилось много документации, и порефлексировать на тему их потенциальности для наших тел сегодня за пределами того, что нам известно о КИ. Как будто если вернуться назад, лучше понять мотивации и первопричины, многоликость танца, можно смелее мечтать о будущем, танцевать настоящее.

Маша: Танцевать настоящее — вот что действительно интересно. Быть субъектом своей истории и находить релевантные языки описания событию.
Возможно сейчас, формируются новые тела — тела с опытом превентивной стратификации и отчуждения (опыт пандемии, изоляции и фарма-паники), тела коллективной растерянности, мобилизации и с опытом полицейских репрессий (массовые аресты, митинги и задержания).
Тела, желающие быть вместе и ищущие общие основания и пластичные/изменяющиеся формы для этого.
[Не]устойчивость, эмпатия, поддержка, риск, поиск опоры/баланса, чуткость и расширенные/смещенные контуры коллективного тела — то, что мы сейчас проживаем и для чего ищем корректные прото-версии коммуникативно-чувственных сборок.

Даша: Да, мне кажется, что контактная импровизация — это релевантное поле для развития телесной готовности к разнообразным, постоянно сменяющимся неожиданностям и ограничениям — в танце и в социуме. Есть исследования, прослеживающие эту связь (контактной) импровизации и опытов стихийного коллективного телесного переживания. Даниэль Голдман вкниге «Я хочу быть готова: импровизированный танец как практика свободы» [1] сближает импровизацию и ненасильственный протест, а Рамзи Бёрт рассматривает «Магний» Пэкстона как телесную ситуацию, близкую (насильственным) протестам арабской весны. КИ моделирует ситуацию радикальной нестабильности, где автономные реакции тела одерживают верх над сознательным контролем и где разрушается привычный способ взаимодействия с другим, открывая потенциал для нового движения. Практикуя падения (а в КИ мы постоянно падаем — от маленького танца до самых высоких поддержек) — в себя, в другого и с другим, мы попадаем в это пространство между ответом и ответственностью, решением и обязанностью, отчуждением и участием. Это возможность исследовать агентность, произрастающую из отпускания и бдительности, и в этом смысле, действительно прототип для тел коллективной растерянности и мобилизации, ищущих общие основания.

Марина: С контактной импровизацией я почти не знакома: из всех деятел_ей нью-йорского танцевального движения и сообщества вокруг театра танца Джадсон Стив Пэкстон почему-то интересовал меня меньше всех остальных. Казалось, что в целом с контактной импровизацией «все понятно». На практике я столкнулась с КИ на двухдневном семинаре, когда еще жила в Кемерове (лет 8 назад) — и тоже как-то сразу определила для себя, что это «не мое». То есть предубеждение и отсутствие интереса — это то, с чем я пришла бы лабораторию Даши, если бы не — тексты. Тексты анонсов и постов, предваряющих лабораторию. Они как бы отменили весь мой предыдущий опыт, сразу давая понять, что все может быть совсем иначе — и дело даже не в исторических примерах или точности подобранной информации, а в позиции и способе говорения, который сообщает: это близкое, это нужное. Это влечет. Получается, что вошла я в практику еще до начала лаборатории — и (снова) через текст. Угадалось верно: очень вовлеченная, политически ясная позиция, связывание социального, телесного, коллективного и индивидуального поведения через анализ определенных структур (гендера, расиализации, сексуализации, власти, экспертности), пронизывающих тела и общности. Нащупывание уязвимостей и границ и превращение этого опыта — не в что-то типа «силы» или «эмпаурмента», скорее — в знание, принятие, внутренние гибкие пружины. Тело осознается как способное дать не только ответ (хочу я прикосновения, контакта, движения, падения и т. д. — или нет), но и сдачи — не буквально (шутка), а в плане производства социального порядка, обнаруживая себя снова и снова не только претерпевающим воздействие бОльших сил, но и принадлежащим бОльшему, чем оно само, смысловому полю и горизонту. Местом производства значений, творческой переработки поступающих извне сигналов, непрерывно происходящего процесса становления собой. 

Виртуальное продолжение лаборатории в ТГ-канале: https://t.me/provocationandcare

Участни_цы двух лабораторий в Санкт-Петербурге: Анна Зеликова, Вася Ждамиров, Мерк Меркулова, Сянда Яптик, Марина Исраилова, Люба Артюшкина, Наташа Рузаева, Вика Володина, Лера Лакрисенко, Саша Белов, Надя Серкова, Дарья Орлова, Полина Фенько, Анастасия Безручко, Ольга Русакова, Антон Виноградов, Таня Анвайт, Митя Рыжков, Мария Дмитриева