В галерее «Стыд» на Матисовом острове 15–27 мая прошла выставка Маяны Насыбулловой «Нет, это не больно». Впрочем, это была не совсем обычная выставка — скорее серия перформансов, на которых Маяна представала в ещё не вполне привычной для широкой публики роли нойзерки. Как художница Маяна работает большими, растянутыми во времени сериями («Ленин для души», «Актуальный янтарь» и т. д.). Нойз-перформансы, как кажется, тоже образуют новую большую серию, где Маяна заходит на территорию шумовой музыки и саунд-арта. Эта новая нойз-линия содержательно примыкает к ряду недавних «жестоких» серий художницы (графическая серия со зловещими улыбающимися тенями и пластическая со слепками тел — от слепков для «пыточной» акции Катрин Ненашевой до гипсовых рук, пронзённых ножами). Во всех этих сериях тематизируется ужас и плоть, ужас плоти, бодихоррор (если не брать в расчёт различие между оформленным «телом» и бесформенной «плотью» — граница между которыми, впрочем, всегда зыбка). Ещё одна линия близости этих серий — в том, что они, согласно декларациям самой Маяны, носят терапевтический характер, выстраиваются как проработка некоей (личной) травмы — во всяком случае, их травматический генезис не скрывается, даже напротив. Шумовые перформансы в галерее «Стыд» — это, таким образом, серия сеансов нойз-терапии. По признанию Маяны, она начала заниматься шумом, находясь в довольно разобранном состоянии: «В общем, осень была тяжелая. Тогда я начала брать с собой свои Нойз-машины и делать трансляции из разных мест».

Во всех этих довольно «жестоких» недавних проектах (к которым можно отнести также и серию тату-перформансов «Назло родине») Маяна, как кажется, отрывается от довлеющего пресловутого «сибирского иронического концептуализма». Собственно, и иронического, и концептуального тут остаётся совсем немного (шум против концепта — это не больно). Да и «сибирского» тоже (впрочем, было ли оно в «сибирском ироническом концептуализме» вообще?). Маяна, конечно, сохраняет дистанцию, в том числе ироническую, по отношению к тому хоррору, который предъявляет (иначе это было бы просто больно), но это уже максимально далеко от постмодернового паразитирования на культурных архивах. Впрочем, кое-что общего с «отцами» тут всё же остаётся, и это — «убожество». В случае Маяны это точнее обозначить как «уродство»: именно оно и предъявляется, — но это уже не просто убожество наследников сдувшегося возвышенного проекта, в нём есть своя позитивность и стихийная онтологическая мощь: «Уродство иллюзий и есть красота. Шум — это Просто прекрасно, а главное — не больно» [ 1 1 Модифицированная цитата из трека «Это не больно» рэп-группы «Рабы лампы» (1998): http://hip-hop.name/raby-lampy-eto-ne-bolno/ ].

Место нойз-сеансов Маяны — галерея «Стыд» на пустынном и странном Матисовом острове — небольшое помещение на каком-то полувоенном постапокалиптическом предприятии, частично превращённом в бизнес-центр [ 2 2 Здание военно-картографической фабрики. Пространство «Стыд» было открыто в 2020 силами журналистки и кураторки Александры Генераловой, искусствоведа и исследователя видеоигр Евгения Кузьмичёва и художницы Александры Гарт. ]. «Стыд» задуман как пространство индивидуального посещения, то есть в галерее может находиться только один человек, в течение 20 минут (обычно столько продолжается сеанс) оставаясь наедине с искусством. От вернисажей, на которые приходят в основном не столько ради того, чтобы посмотреть выставки, сколько ради общения, было решено отказаться (это порочный круг: люди ходят в основном только на открытия, но на вернисажах ничего толком посмотреть невозможно, после открытий же выставки посещают лишь единицы). То, что происходит в «Стыде» — не столько выставки в привычном понимании, а, по словам одной из его основательниц Александры Генераловой, «иммерсивные спектакли на минималках, квесты в реальности в белом кубе или сет-дизайны» [ 3 3 Как открыть галерею без грантов и спонсоров — история петербургского проекта «Стыд» https://www.the-village.ru/weekend/art/galereya-styd ].

«Нет, это не больно» — первый в «Стыде» «иммерсивный спектакль», на котором присутствует кто-то ещё помимо зритель_ницы — впрочем, художница сама здесь оказывается элементом инсталляции. Шумовой сеанс продолжается 15 минут (всего Маяна провела их 96), перед посещением тебя предупреждают, что с художницей нельзя говорить, но можно коммуницировать другими способами. Когда входишь в галерею, это несколько ошарашивает: маленькая комната, никакой дистанции, темнота, сразу окунаешься в шум. Маяна в маске напоминает сказочное животное. Вспышки стробоскопического света вырывают из темноты фрагменты инсталляции. В целом комната похожа на смесь детской и пыточной: в саду пыток кровь-трава и деревья из плоти, напоминающие вулканы или сталагмиты, из которых выпрастываются игрушки. Много розовой крови. Что-то похожее на клешню или на часть позвоночника с рёбрами. На стене — проекция собачьей пасти с высунутым языком, странно-бесформенным (выражение радостного уродства). Меховой коврик постелен на полу для удобства.

Инсталляция организована как ассамбляж странных элементов, их алогическое нагромождение выступает как визуализация шума, или, наоборот, шум оказывается соноризацией визуального сумбура и хаоса. Деревья или же сталагмиты нечеловеческого сада — боди-хоррор скульптуры из силикона со вставленными в них портативными динамиками. Это тела нойз-машин, которые, собственно,  и выставляются, оказываясь настоящими субъектами происходящего действа. Машины обрастают плотью, сливаются с ней (как в фильмах Кроненберга): «А потом они как бы стали оживать. Как будто сначала голос появился, потом рот, потом горло и все остальное». Производимый ими шум оказывается аналогом облекающей их плоти. Шум отсылает к тому «нечто» в нас, врождённому и нутряному, что уже не является, строго говоря, нами. Оно шумит. Но такова и плоть в составе наших тел: беспредельное, бесформенное, безличное. Плоть изнутри подрывает форму тела, разрастаясь множащимися опухолями. Плоть заявляет о себе в боли. Но это не больно (боль это не больно).

В нойзе вообще много физики, это очень «материальная» музыка, довольно близкая к декларациям «нового материализма», имеющая дело с тем, что в sound studies получило название unsound — звуком за пределами человеческого слуха. Шум, с которым работает Маяна, хочется назвать шумом пластическим (нойз-машины — это, фактически, скульптуры), а также шумом ближнего действия (из-за использования множественных локальных источников звука: спикеры нойз-скульптур, звучащие игрушки — внезапно вспыхивающая акула с моторчиком), или даже контактным шумом (из-за специфики звукоизвлечения). Для Маяны вхождение в шумовую музыку (или даже непосредственный контакт с ней) началось с синтезаторов, сконструированных томским художником Митей Главанаковым. В качестве корпусов для этих синтезаторов использовались стеклянные банки, а звукоизвлечение достигалось за счёт прикосновения к контактным пластинам. На шумовых сессиях в «Стыде» Маяна также применяла этот контактный метод звукоизвлечения, при этом в качестве контактов, в частности, использовались лезвия ножей. Для подзвучивания объектов (таких, как железная кувалда) использовались также контактные микрофоны.

Когда художница начинает заниматься нойзом, из этого вполне может получиться что-то интересное. Сам по себе нойз, несмотря на маргинальность и разного рода флуктуации в целом есть уже что-то сложившееся (за 40-то с лишним лет), уже устоявшаяся система жанров и поджанров. Нойз, местами близкий к радикальному перформансу (как, например, у «классиков» джапанойза Hanatarash или Gerogerigegege), давно уже одомашнился, стал более-менее очерченной и расчерченной областью. И вот — границы этой области опять размываются благодаря небольшим организационным / структурным смещениям, благодаря переносу из другого контекста / в другой контекст и происходящему тем самым перекрёстному опылению нойза и совриска. Шумы снова на свободе.

Отметим, что 2010-е ознаменовались также подъёмом женского нойза, часто довольно агрессивного, стремящегося к близкому контакту, нарушению границ с публикой (Pharmakon, Puce Mary, до наших сцен эта волна ещё в полной мере не докатилась, но можно указать на такой проект, как Saraf). В случае Маяны шум не стремится обрушить твои границы, залезть вовнутрь — здесь, напротив, ты оказываешься внутри уродливой и тем самым раскрепощающей сказки. И это нежный шум («это просто прекрасно»), в котором парадоксально сочетаются хрупкость и кошмар (в этом отношении Маяна примыкает скорее к линии деликатного фем-нойза, представленного у нас такими проектами, как #pripoy, tremorkikimor, а также отчасти в деятельности НИИ Шума). Нойз-сеанс обретает черты нойз-инициации, оказывается посвящением в шумовую кибер-сказку, в которой машины оживают, где смешивается магическое, хаотическое, детское, животное и терапевтическое. И всё это делается для кого-то одного или одной (в этом, кстати говоря, и отличие такого сеанса от нойз-концерта).

Что до терапевтического, то нойз, очевидно, представляет собой шоковую терапию, погружающую нас в реальное (в том числе в то «нечто» в нас, которое уже не является нами). Нойз-шок адаптирует нас к реальности, в которой мы растеряны, и, возможно (как хотелось бы думать), приручает или «заклинает» саму эту реальность (бесконечные потоки нойз-капиталистического бреда). Во всяком случае, через симпатически-магический жест, нойз «ориентирует» нас в том, что иначе представляется просто как поток шума: теперь мы сами вступаем в этот поток.

фотографии: Виктор Юльев